В Москве уже пару лет — бум променад-спектаклей, но это модное веяние не исчерпано, и уже выглядит уже не как серия экспериментов, а как большой тренд. Явление не имеет общего названия — спектакли-квесты, спектакли-бродилки, спектакли-экскурсии, спектакли-прогулки. Самое распространенное наименование — променад-театр, но и с ним согласны не все авторы. «РР» собрал досье на самые любопытных из таких спектаклей, поговорил с пионерами нового театра, чтобы понять, как и когда новые формы становятся достаточно удачными, чтобы жить долго и по-настоящему трогать зрителя.
«Норманск»
Что
Превращение шестиэтажного театра в город Норманск, где обитают герои «Гадких лебедей» братьев Стругацких.
Создатели
Спектакль Центра им. Мейерхольда. Режиссер — Юрий Квятковский, соавтор идеи — Арсений Жиляев, драматурги — Саша Лебедева, Екатерина Конисевич, Анна Володина, художник-куратор — Галя Солодовникова, художник-сценограф — Анна Шаронова.
Как появился
Над театральным представлением, выросшим из лаборатории ЦИМа Blackbox, работала команда Le Cirque de Charles La Tannes, создатели хип-хоперы «Копы в огне», психологи, архитекторы, современные художники, студенты прошлого набора Мастерской Дмитрия Брусникина в Школе-студии МХАТ (ныне — труппа театра «Человек»), участники детских театральных студий и актеры из различных театров.
Как выглядит
Жизнь, как и в любом городе, течет сама по себе. Зрителю только остается надеть антимоскитную маску (бесконечно льющий у Стругацких дождь заменен на нашествие насекомых) и наблюдать —можно выбрать героя и следовать за ним, а можно просто перемещаться по городу, оказываясь то в резервации, то в кабаре, то в больнице и сталкиваясь то с мокрецами, а то и с проститутками. Погружение в мир «Норманска» занимает промежуток от 2 часов 10 минут, за время которых разыгрывается несколько сюжетных линий — увидеть весь «Норманск» за один раз в принципе невозможно.
Дальнейшая судьба
Последний раз был сыгран в рамках «Золотой Маски-2015» весной 2015 года (спектакль претендовал на награду в номинации «Эксперимент»)
Мнение «Мы завидуем им, они завидуют нам»
Елена Ковальская, арт-директор Центра им. Мейерхольда, театральный критик, театровед.
Променады, или квесты, или бродилки сегодня продюсируют многие. Но только Центр им. Вс. Мейерхольда cмог «поднять» Норманск —эталонный, на мой взгляд, променад-спектакль. Его действие одновременно происходило на всех этажах и во всех пространствах театра, включая кафе, лестницы, офисы, гримерки. Действие шло одновременно, а зрители путешествовали по спектаклю каждый своим маршрутом. То есть, сколько было зрителей —столько и разных спектаклей складывалось у них в сознании. Все вместе зрители встречались только в финале. Играли спектакль блоками, поскольку в прокате спектакль стоил как в производстве. Сотрудники ютились в двух комнатушках. Артисты работали за копейки, огромную часть работы делали волонтеры —вместе с художником превращали все здание в город из романа Стругацких «Гадкие лебеди», —людьми двигало желание делать что-то невиданное. Играть такой спектакль нужно было бы стационарно, в каком-нибудь индустриальном пространстве. Причем, играть несколько месяцев. Но это пространство пришлось бы технически оборудовать, это серьезные затраты. В репертуарном театре такой спектакль невозможен —театр должен играть каждый день восемь-десять названий попеременно. Променадный «бум» на моей памяти начался в 2013. Немалую роль в этом сыграла «Школа театральных лидеров» (образовательный проект Московского департамента культуры и Центра им. Вс. Мейерхольда —РР). В «ШТЛ» мы много говорили о театре за пределами театральных стен; много такого театра наши выпускники видели в Эдинбурге, куда мы возили две большие группы. «Норманск» случился после поездки Юрия Квятковского и группы режиссеров в 2013 году в Лондон на фестиваль Mime Theatre fest и попутно увидели променад-шоу группы «PunchDrank» под названием «Drone man». Этот спектакль шел в бывшем индустриальном здании в центре Лондона, причем, шел целый год. Вообще английский опыт показывает, что променад — проектная работа, которая успешна в странах, где работает система частного или общественного финансирования культуры. Нам «Норманск» обошелся в 1, 5 миллиона. Но при переносе в другое, нетеатральное пространство смета вырастала до 8 миллионов. Спектакль окупился бы не меньше чем через три месяца ежедневного проката. Через три месяца он стал бы приносить прибыль. Найти инвестора для такого переноса мы не смогли. Может быть, то, что не удалось нам, удастся другим. Только что стартовал проект «Москва 2048» —надеюсь, у них все получится. Если появится позитивный опыт, променад станет привлекательным для инвесторов. Театральные команды, которые готовы это делать, у нас есть. И есть команда Квятковского и его товарищей —Cirque de Sharle de Tann –она умеет делать променады не хуже, чем «PunchDrank». У них нет того опыта, который десяток лет нарабатывала крутая лондонская группа, зато их спектакли стопроцентно русские, это важно. Переносы западных спектаклей на нашу почву тоже возможны, но стоит развивать именно русский променад, тут непаханное поле. Европейский фриндж (спектакли нетрадиционных форм в нетрадиционных пространствах) развивается не по той причине, что европейские художники креативные, а мы —нет. Просто там финансируются по преимуществу художники, а не площадки, и художники ищут пространства для реализации подешевле. У нас же финансируются театральные площадки, обремененные трудовым коллективом. В итоге мы завидуем британцам, что у них такой разнообразный, такой безграничный театр, а они завидуют нам, у кого есть огромная, вековая, хорошо отлаженная театральная система.
Remote X
Создатели
Театральная группа Rimini Protokoll (Хельгард Хауг, Штефан Кэги и Даниэль Ветцель, каждый из которого является и драматургом, и режиссером. Штаб-квартира группы находится в Берлине)
Что
Знаменитая спектакль-прогулка, идущая в 19 городах мира, среди которых Берлин, Вена, Лиссабон, Авиньон, Санкт-Петербург и Москва. Основная тема — взаимоотношение человека и машины.
Как появился
В 2014 году БДТ им. Г.А. Товстоногова пригласил Rimini Protokoll в Санкт-Петербург, а «Remote-Петербург» был включен в программу Европейской биеннале современного искусства «Манифеста-10». В 2015 году в Москву проект привез продюсер Федор Елютин, сам себя называющий импрессарио.
Как выглядит
Зрителям выдают наушники, и они следуют за электронным голосом, превращающим город в театр и в компьютерную игру, по правилам которой действует зритель-участник.
Дальнейшая судьба
В Москве в мае стартует второй сезон, в Петербурге летом —третий. В обоих городах лицензия куплена на 5 лет.
Мнение «А где театр?»
Продюсер Федор Елютин (Москва)
Мое окружение 20-30 лет ходят в театры на фестивали, но не рассматривают театр как место силы. И самая большая заслуга проекта «Remote», —то, что мы привели в театр, если это можно называть театром в принципе, нетеатральную аудиторию. У нее сразу возникает вопрос: «А где театр?» В Remote есть пьеса, есть режиссер, есть зритель, мы объясняем, что театр бывает разный. Первый сезон посмотрело 10 тысяч человек, а Москва все-таки 10, если не 20-миллионная, поэтому мы ждем интереса ко второму сезону. Лицензия куплена на пять лет. Может, конечно, не пять, а два-три года все это будет актуально. Сама пьеса о технологиях, о будущем, о том, каким оно может быть, о том, что происходит с нами уже сейчас, —мы все поглядываем в телефоны, нам проще спросить дорогу у навигатора, а не у прохожего, общение часто сводится к формальностям. Возможно, через три-четыре года все это станет настолько тотальным, что это будут уже не предсказания, а реальность. Мы готовы к переменам, но думаю, что все-таки год-два мы точно продержимся. Тем более, из команды Remote Moscow по сути получилась театральная компания, которая собирает идею, реализовывает ее, занимается билетным хозяйством.
Даниил Пиктурный, куратор проекта Remote — Петербург в БДТ им. Г.А. Товстоногова
Привести «Remote» в Петербург придумал худрук театра, Андрей Могучий, который в 2013 году побывал в Авиньоне (Remote стал центральным событием Авиньонского фестиваля — 2013 — РР). Основной костяк зрителей «Remote», молодежь до 35 лет, появляется на репертуарных спектаклях БДТ. Понятно, что большинство тех, кто ходит в партер на «Дядюшкин сон» с Алисой Фрейндлих и Олегом Басилашвили, на «Remote» вряд ли пойдут. При этом стоит учитывать, что летняя и сезонная аудитория в принципе различаются. Летом в Петербурге, кроме «Лебединого озера», толком ничего не показывают. Мы показываем «Remote» в межсезонье, тогда, когда нет спектакля на основной сцене, — получается, что жизнь в театре продолжается тогда, когда ее вроде и нет. Кстати, второй сезон пользовался даже большей популярностью, чем первый, —билеты выкупались далеко заранее. А когда в Москву приехал свой «Remote», получилась не конкуренция, а поддержка: есть те, кто, посмотрев московский спектакль, приезжают к нам, есть и те, кто делает обратное. «Remote Moscow» идет чаще и стоит дороже. У нас спектакль играется пять раз в неделю и стоит дешевле — тысяча рублей против московских двух. «Remote-Петербург» окупился за два лета — мы могли себе это позволить, потому что являемся государственным театром и не гонимся за прибылью. Вообще, мне кажется, что такой проект легче осуществить с государственной поддержкой для финансовой уверенности, но при этом идеологически это сложнее, потому что трудно объяснять зрителям и людям театра, зачем театру это нужно.
«Shoot/ Get treasure/ Repeat»
Создатели
Театр post. Режиссеры — Дмитрий Волкострелов, Семен Александровский при участии Александра Вартанова.
Что
Музей 16 пьес, названный в прессе эпосом о становлении современной реальности
Как появился
В 2012 году как попытка найти адекватное воплощение знаменитому циклу Марка Равенхилла о мире после 11 сентября.
Как выглядит
Зрители находятся в музее современного искусства, где «экспонируются» —16 пьес из одноименного цикла английского драматурга Марка Равенхилла. Пьесы играются «по расписанию» в нескольких залах одновременно, каждая занимает около 20 минут, а зрителям выдается карта с расписанием показов. Можно пойти по определенному маршруту, предложенному драматургом, можно составить свой. Спектакль идет 6-8 часов вне зависимости от активности зрителя и предполагает свободу перемещений. Хочешь —уйди за кофе, хочешь —толпись в одном зале и игнорируй другой — в любом случае пьесы будут экспонироваться. Более того, для каждой короткометражки найдена своя форма: печатание реплик в фейсбуке в «Рождении нации», звучащие в темноте реплики в «Троянках», до монолога солдата в исполнении Козловского, звучащий с экранов множества телевизоров в «Одиссее»…
Дальнейшая судьба
Неизвестна даже его создателям. В последний раз игрался прошлой осенью в пространстве появляющегося в неожиданное время в неожиданном месте Pop-up театра.
Мнение «Средства драматического театра тут неуместны»
Дмитрий Волкострелов, режиссер
В театре post мы спектакли не снимаем. Осенью 2015 года были помещение и возможность показать спектакль, и мы это сделали. Но эта история сложна технически и требует много ресурсов, а у нас их не так много (постоянный состав театра post —7 человек —РР). Если еще раз будет возможность сыграть «Shoot/ Get treasure/ Repeat», то мы это сделаем. Началось все еще в 2007 году, с Александром Вартановым мы репетировали в Москве, в Центре им. Вс. Мейерхольда. Но ту работу мы мыслили как спектакль, существовавший линейно и по другим законам. Потом возникла некая возможность дистанцироваться от этой истории, долгое время мы придумывали ее, а собрали буквально за три недели в 2012 году. Александр Вартанов снял две короткометражки, над остальными частями мы работали совместно с однокурсником Семеном Александровским —спорили, договаривались. Мы, безусловно, были пионерами в этой истории —хотя в Авиньон не ездили, про променад не думали (мне вообще не нравится это слово) и термина этого у нас не было. Спектакль был и остается для нас музеем 16 пьес и не имеет никакого прямого отношения к променад-театру, он существует по своим законам, действующим на протяжении шести часов —работа с этим текстом на традиционном языке оказалась невозможной.
Семен Александровский, режиссер
Форма была продиктована поиском адекватного отношения с этим текстом. Было очевидно, что средства драматического театра будут тут не уместны. При этом был интерес и понимание необходимости работы со стратегиями современного искусства, более критичными, нежели стратегии драматического театра. Спектакля, скорее всего, больше не будет. Регулярному прокату в России не способствует закон о ненормативной лексике и отсутствие постоянной площадки. Но этот спектакль уже сыграл свою роль —в эту работу было вложена столько идей, что каждую из них можно отдельно продолжать развивать и исследовать, чем я, и Дмитрий продолжаем заниматься, но уже по отдельности.
«Радио Таганка»
Создатели
Режиссер Семен Александровский, драматург —Евгений Казачков.
Как появился
В 2014 году. Спектакль —часть проекта Группы юбилейного года (команды из драматургов, художника, режиссеров, продюсеров и театроведов), посвященных осмыслению истории и рефлексии на тему 50-летия Театра на Таганке.
Что
Радиоспектакль-экскурсия по театру.
Как выглядит
Зрителям выдают наушники и путеводитель. Постановка о том, как сквозь цензуру и запреты прорывался на сцену спектакль Юрия Любимова «Владимир Высоцкий», звучит в ушах у зрителя, находящегося в реальной локации, где происходили события. Например, разговор Юрия Любимова с Верой Брежневой зрители слышат в кабинете Любимова. Можно сказать, что в современной и технологичной оболочке зрителям представлен радиотеатр — жанр, бывший популярным в СССР и практически забытый сегодня.
Дальнейшая судьба
Не определена. В пресс-службе Театра на Таганке сообщили, что в театре думают над спектаклем-квестом, но вернется ли в репертуар «Радио Таганка» или появится что-то новое — пока неизвестно.
Мнение «Этот спектакль невозможно играть в другом месте»
Семен Александровский, режиссер
Строго говоря, в променаде нет ничего нового — еще в опытах Анатолия Васильева зрители ходили по разным этажам и заходили в разные комнаты. Сам променад не является достижением, если не работает с пространством, не провоцирует желание вступить с ним в контакт. «Радио Таганка» посвящено истории, происходившей на самой Таганке. История документальная, но участников, которые были заняты в борьбе за спектакль «Владимир Высоцкий», не собрать. Была задумка — сделать зрителей незримыми очевидцами тех событий, погрузиться в то время, от которого остались декораций. Событий уже нет и к ним можно вернуться только в воображении, и это хотелось воплотить. Я бы точно не стал разыгрывать эту историю —это не дает возможности представить, как все могло быть. Поэтому воплощение было адекватным идее — можно вообразить, что в этом репетиционном зале происходил этот разговор, который мы слышим, но не видим. Есть присутствие в пространстве, где происходили события, есть достоверность этого события, есть документальный текст пьесы. Все это дает ощущение сопричастности. У спектакля два героя — сама история и сам театр, который становится героем этого спектакля. Не будь этого пространства — не было бы этого спектакля. Этот спектакль невозможно перенести в другое пространство, он может играться только в реальных стенах Театра на Таганке, в том непосредственном месте, где происходили сконструированные в постановке события.
Что
Создатели
Как появился
В 2014 году стал спектаклем-открытием отремонтированной сцены Театра Маяковского на Сретенке. Вообще-то «Декалог» должен был быть выпущен еще в 2013 году, выполнив в том числе и функцию знакомства зрителей с обновленным пространством, но ремонт затянулся, и спектакль уже замыкал череду «бродильных» премьер 2014 года.
Как выглядит
Постановка объединяет в себе бродилку и вербатим: зрители идут по двум маршрутам, включающим репетиционные комнаты, лестницы, служебные помещения и сцену. На четырехчасовом маршруте представляют 10 частей-миниатюр. Каждая часть — законченная история, объединяющая документальные наблюдения актеров Маяковки, собранные на улицах современной Сретенки и одну из десяти заповедей, данных человечеству Моисеем.
Мнение: «Мы насмотрелись и знаем, как перевернуть мир. Главное —найти где»
Саша Денисова, драматург
В нашем распоряжении был театр со стерильным пространством после ремонта, и было важно впервые для Маяковки вывести пьесу из пространства большой или малой сцены, разрушить линейность, изначально задаваемую сценой. Изначально идея сделать «Декалог» вслед за Кеслевским, появилась у худрука Маяковки, Миндаугаса Карбаускиса. В исходных у нас был район Сретенки и 10 заповедей. И вдруг по странной исторической закономерности выяснилось, что на Сретенке сконцентрированы места, где нарушалась каждая из десяти заповедей: где-то воровали, а где-то — убивали. Сначала я написала пьесу, а потом пришлось выкручиваться — как сделать два разных маршрута, как сделать так, чтобы актеры успевали перемещаться, переодеваться и играть разные по длительности эпизоды. Специфика написания такой штуки в том, что гораздо интереснее разрушить театральную условность, максимально приблизить зрителя к актерам. Например, сцену в больнице, где дочь разговаривает с умирающей матерью, играется в маленьком репзале. И ахают и охают зрители слишком близко к актерам. Вообще интересно разобраться с этой четвертой стеной серьёзно —потому что русский актёр как бы отделен, он в безопасности. Но мы же современные люди и знаем, что зритель — вот он, рядом сидит.
Однажды во время документальной части прототип главной героини, женщина 87 лет, громко и прямо посередине сцены сказала: «А у меня туфли были другие, гораздо изящнее». После этого случая один молодой режиссер, ученик Сергея Женовача, сформулировал разницу между живым и постановочным театром, которая как раз и заключена в этой другой условности, где зритель может возмутиться, вторгуться в спектакль — потому что смешно же думать, что там, за четвертой стеной никого нет. Променад-театр — очень интересный жанр. Круто, когда ты убегаешь от маньяков, принимаешь роды у каких-то актеров, здесь много возможностей и придумывать такое интересно. Но у режиссеров в Англии, Германии или Америке есть оригинальное пространство — отели, заброшенные здания, индастриал, а у нас есть театральные помещения, где по сути нет никакой специфики. У нас нет старинных залов, нет интерьеров, нет фабрик.
А у нас стоят склады, помещения, которые никому не нужны, но сыграть там спектакль почти невозможно, в отличие от Амстердама или Лондона, где пространства легко отдаются под театр. Где у нас делать променады? В театре? В квартире? Это просто смешно. Есть смысл играть в старинном отеле, готическом особняке, на заброшенном аэродроме, а не превращать пять-шесть комнат в полигон для бродилок. Бродилка должна быть там, где можно побродить и посмотреть. Сейчас в Центре им. Вс. Мейерхольда мы работаем над спектаклем «Отель «Калифорния». Художник Ксения Перетрухина выстраивает на сцене отель типа «Челси» 69 года, а потом зритель будет участвовать в разрушении пространства, тоже получится своего рода променад. Но отель — это дорожки, это атмосфера. И строить нам пришлось потому, что нет отеля, который дал бы нам в Москве пространство. Если бы он был — это бы было круто, мы бы были счастливы. Дайте нам точку, и мы перевернем весь мир. Мы насмотрелись и знаем как. Главное — найти где.
«Москва 2048»
Что
Театр, в котором можно играть, и игра, которой веришь не меньше, чем знаменитому русскому психологическому.
Создатели
Авторы московских квестов под брендом «Клаустрофобия» Станислав Акимов и Александр Балаба, Режиссер — Александр Созонов.
Как появился
В 2016 году на территории бывшего завода «Кристалл». До этого команда квестов из «Клаустрофобии» объединилась с театральным режиссером Александром Созоновым и придумала мультижанровый проект, объединяющий театр-променад, квест и ролевую игру.
Как выглядит
На территории «Кристалла» выстроен город —фильтрационный пункт, в котором жизнь зависит от ядерного реактора, ограниченных ресурсов и безумия местных жителей. Через этот пункт можно попасть в желаемую Москву —остров спасения внутри мира, пережившего апокалипсис. В игре-спектакле заняты 12 актеров, но при этом игрок-зритель может наравне с ними определять исход сценария, а может просто остаться наблюдающим гостем. Среди источников вдохновения авторов — «Безумный Макс», игры Fallout и S.T.A.L.K.E.R.
Мнение «Суть игры —ответить на вопрос: а кто я есть»
Александр Созонов, режиссер
—Это не бродилка, не променадный театр и не инсталляция, хотя все эти элементы присутствуют. Но мы их используем для того, чтобы сделать историю для людей, которым ближе и понятнее ситуация игры и у которых нет какого-то определенного бэкграунда. Игра — самый емкий способ передачи информации. Кроме того, сегодня человек стремится быть не наблюдателем, не соучастником, он хочет быть главным героем. Мы —главные герои собственной жизни, мы хотим ощутить историю не через опосредованное существование актера, мы хотим быть героями, мы хотим, чтобы эта история была рассказана нами. Поэтому мы используем все, чтобы сформировать среду для игры, — сложную механику, программирование, дизайн, променад-театр, наработки мировой драматургии, вводим понятие постапокалипсиса, когда сюжет уже понятен. Но делаем это для других целей. Суть игры —ответить на вопрос: а кто я есть. Во время последнего прохода по коридору в тексте прямо говорится: а кем ты был? А про что ты был всю игру? Кому верил, как поступал, с кем интересно было быть, чего не хотел делать? Все же не идиоты, все понимают, что это игра, что тут никого не убьют, но подключение возникает, и возникает постразмышление. 40 человек в первый раз видят друг друга, но не бьют друг другу морды, не вызывают ОМОН. Совместный опыт, пережитый 40 людьми, заставляют их размышлять: условно говоря, мы за белые ленточки или за Крым наш, мы это сами решили или это кто-то нами проманипулировал.При этом способ существования у нас не провокативный: давайте беседовать, давайте играть. Поэтому мы осознанно запретили мат — потому что осознали, что у нас его быть не может, он неправильно заряжает всю толпу и люди могут просто броситься друг на друга. Форма может быть любой, и я лукавлю, когда называю «Москву 2048» попсой. Променадные театры много украли из Древней Греции из мистерий, из средневековых первых постановок. Поэтому я не думаю о том, что это, искусство или не искусство. Я занимаюсь новым жанром. Что это будет — айфон или «Братья Карамазовы», я понятия не имею. Как театральный режиссер я изумился, что театр на этом пространстве вообще не работает. Все представления о том, на каком языке надо разговаривать актеру с игроком, каким должен быть способ существования, рухнули, потому что это даже не площадной спектакль. Поэтому мы сели, взяли трех авторов и начали дописывать сценарий, опираясь на тот опыт, который получили. Мы собираем спектакль даже не по драматургии, а по восприятию. Способ сборки — да, постдраматического театра, но того, который ты сам разворачиваешь, участвуя или не участвуя в нем.
И спасибо Стасу и Александру (авторы московских квестов под брендом «Клаустрофобия» Станислав Акимов и Александр Балаба —РР) , которые во все это просто взяли и вложили свой миллион, без помощи государства, просто понимая, что делают новую вселенную. Но как человек с двумя базовыми экономическими образованиями, помимо режиссерского, я понимаю, что то, что хорошо сделано, приносит деньги. «Звездные войны» настолько хороши, что приносят деньги до сих пор. Новаторство отобьется. Пусть это трудный путь. Но он самый честный.
Откуда пошел променад-театр
Законодатели жанра — лондонская группа PunchDrunk, которые погружают зрителя в пространство, схожее атмосферно с картинами Кубрика, Хичкока и Линча. В спектаклях PunchDrunk публика оказывается в роли и актера, и зрителя, и даже немного вуайериста. Сами изобретатели жанра называют его «иммерсивным театром», театром соучастия зрителя, где перформанс и инсталляция встречаются с site-specific хореографией. Сейчас в Нью-Йорке можно посмотреть Sleep No More, соединяющий сюжеты «Макбета» Шекспира и Хичкока. Зритель, пришедший на эту историю оказывается предоставленным самому себе в лабиринте из 100 комнат заброшенного отеля в Нью-Йорке — перед входом в лабиринт его просят оставить своих друзей и быть в одиночестве, а также вручают белую венецианскую маску (кстати, подобные использовались в променад-спектакле «Шекспир. Лабиринг» в Театре Наций). В SleepNoMore нет ни маршрута, ни аудиогида, ни проводников — зритель оказывается один на один с шестью историями, происходящих то в обстановке психиатрического отделения, кладбища и отеля 30-х годов. Здесь можно увидеть, как похожие на призраков герои занимаются любовью, убивают друг друга, смывают кровь в ванной. Здесь можно трогать руками «реквизит», садиться на мебель — но при этом стоит быть готовым, что и «местные» вступят в контакт с тобой. Получается бесконечный лабиринт из вдруг материализовавшегося ночной кошмар.
Елена Смородинова, «Русский репортер»
