Но и тут не обойдется без мук совести и самоубийства от отчаяния. Наверное, именно этим отрезвляющим взглядом на катастрофическую действительность жизни сейчас Миллер и ценен. Леонид Хейфец, один из главных мастеров московской сцены, четыре года назад ставил в Театре Маяковского спектакль «Цена» по Миллеру – почти с той же творческой командой. Вопрос цены жизни – своей или чужой – есть и в его новой работе.
Сегодня имя режиссера Хейфеца больше известно в связи с его мастерской в ГИТИСе. Куда ни посмотри в российском театре – везде найдешь его учеников – молодых режиссеров, умеющих ставить классику ярко, проблемно, полемически. Вот это умение искать новые смысловые жилы в старых и даже старомодных (в лучшем смысле этого слова) текстах, кажется, главное, что их объединяет и является чертой стиля мастера.
«Все мои сыновья» на сцене «Маяковки» – спектакль с очень явственной четвертой стеной, тщательнейшей разработкой характеров, скрупулезным воссозданием жизни в ее мелочах и деталях (сейчас так уже мало кто ставит), наполненными смыслом и чувствами паузами, которых режиссер не боится, а, напротив, наслаждается их жизнеподобием. И вот эта, на первый взгляд, «архаичная» неспешность и «вышедшая из моды» подробность за несколько десятков минут делает зрителя своим пленником, и теперь он уже дышит в унисон с актерами.
Сюжет, как обычно у Артура Миллера, – нравственная паутина ошибок прошлого и обреченности будущего. Джо Келлер во время Второй мировой войны, чтобы не терять в прибыли, позволил работать своему заводу нечестно. Партия бракованных деталей для самолетов стоила жизни не одному летчику – и этот факт стал причиной самоубийства старшего сына бизнесмена. Эта тайна откроется только в конце. А все эти годы мать семейства ждет своего Ларри, не давая счастливой жизни младшему сыну, решившего жениться на невесте погибшего брата. Конфликт, перерастающий в почти судебный процесс внутри отдельно взятой семьи. Каково моральное наказание за фатальную ошибку? Должны ли дети понести наказание за своих отцов? Кто виноват?
Наверное, главный ответ и будет в финале – война, которая всегда ставит перед выбором. Но на сцене уже светлый послевоенный мир, только вот веранду семейного дома в приятных белых тонах взламывает громадное, недавно еще живое с корявыми сучьями пепельного оттенка дерево. Им художник Владимир Арефьев грандиозно заполнил добрую половину пространства, оставив актерам только авансцену. Это рухнувшее дерево и есть символ распадающихся семейных связей, умерших надежд и несбывшихся ожиданий. Разлома войны, ее навсегда впечатанных следов. Такая декорация – достойное обрамление отточенной игры актеров и мягкой, но вскрывающей потайные уголки души каждого из героев, режиссуры Леонида Хейфеца.
В актерском ансамбле приятно видеть и учеников режиссера. Это Олег Ребров, заявивший себя еще во МТЮЗе. Идеалиста Криса, младшего сына Келлеров, он играет очень страстным американским парнем, в котором сочетаются полярные чувства: сыновья любовь и категорическое неприятие мировоззрения отца. Ему жизненно важно держать не только брюки, но и совесть в чистоте. Ровесники актера Юлия Соломатина и Евгений Матвеев (невеста погибшего сына и ее брат-адвокат бандитского вида) пока не чувствуют в своих образах двойственности, поэтому их герои отходят скорее на второй план. Глубины в избытке у дуэта старшего поколения, поколения родителей. Виктор Запорожский в роли отца семейства сначала играет довольного жизнью шутливого американца на склоне лет, что не прочь побалагурить с молоденькой. Затем мы видим, как страх разоблачения потихоньку съедает его, и, наконец, когда раскрытое преступление из прошлого и вина за него придавливает окончательно, мы наблюдаем уже старика – развалину. Боль, словно выплескивающаяся за рамки сценической, – в Ольге Прокофьевой, которая сыграла мать. Героиня появляется не сразу, но как только выходит на сцену, вносит, как нестерпимый груз, всю трагедию вместе с собой: актриса наклоняет голову все ниже, ее глаза часто недвижно останавливаются, нервно озираются, а руки любовно поглаживают альбом с газетными вырезками о вернувшихся солдатах. Она уже с долей сумасшествия верит, что мертвый сын вернется, хотя единомышленников в кругу семьи у нее нет. Прокофьева здесь играет сложнейшую комбинацию глубинной драмы с всплесками комедийных реприз, ведь надо держать лицо в этой трагедии жизни. Весь распад семьи лежит на ее героине – и она отчаянно пытается не дать этому случиться, как загнанная кошка выпроваживает нежданных гостей из своего дома, чтобы оградить его от бед, и в то же время нетерпеливо ждет решающей развязки, какой бы страшной она ни была. Прокофьева вбирает в себя все линии и токи этой запутанной истории настолько чутко, что, уже выходя на поклоны, продолжает жить эхом спектакля, долго оставаясь внутри страданий.
Спектакль, в который долго входишь, как во что-то отдаленное, с трудом привыкаешь к каждому персонажу, но к концу уже нет сил оторваться – ты будто внутри этой семьи и долго мучаешься, не зная, чью сторону правды принять: жалко всех.
Елизавета Авдошина, «Независимая газета»
