Правда, предыдущие «Кант» и «Русский роман» впервые появились в Театре имени Маяковского, а «Изгнание» уже прокатилось по сценам прибалтийских государств и рассказывает о мигрантах — наших современниках. Пьеса документальна и конкретна — писатель основывается на реальных историях своих соотечественников, попавших в осаду равнодушия чужеземцев. Миграция — болевая проблема времени, чьи симптомы наиболее остро проявляются в небольших странах. Из Литвы молодежь уезжает. Мой приятель, вернувшись из Лондона, с удивлением отмечал, что нет в Туманном Альбионе кафе, где бы не работали литовцы, называемые там «поляками».
Действие «Изгнания» охватывает чуть более десятилетия, стартуя с конца 90-х, о чем нетрудно догадаться: «Это было время, когда башни-близнецы еще стояли, но принцесса уже умерла». Герои, бросая дипломы и забывая призвания, отправляются в Лондонас за деньгами, благополучием, европейским комфортом. В жертву утопической идиллии приносятся жизни.
Их обманывают сразу: из автобуса высаживают в парке, обрекают на выживание. Бен едет вместе с земляками, хотя у него, агента полиции, задание — следить за одним из пассажиров и внедриться в банду. Его сдали, дело провалилось, он оказался за бортом, на дне чужого мира… В пьесе нет последовательного течения событий, текст состоит из мозаики воспоминаний главного героя — раздумий, реконструкций встреч с бывшими попутчиками, чьи судьбы сложились по-разному, но у всех — не так, как мечталось. Некоторые зарисовки подробны, иные не превосходят крошечных эскизов. Мы так и не узнаем, например, что произошло с русско-латышской парой сквоттеров, к которым попадает Бен, или с его знакомым пакистанцем (он обаятельно сыгран Евгением Матвеевым), считающим, что стоит «учиться уметь проигрывать». Драматург не очень доверяет зрителю, и правильно делает (проблемы литовской миграции москвичи смогут понять лишь умозрительно), а потому намечает и выстраивает культурные мостики-ассоциации. Само название отсылает к ветхозаветному сюжету, хотя никто героев не изгонял — сами уехали, да и рая у них не было. Поиски потерянного эдема напоминают дантовы круги ада. Мотивом грехопадения отзовется диалог о Ньютоне и падающих яблоках. А когда надежды на призрачное счастье полетят в тартарары и сдадут нервы, то персонажи едва ли не превратятся в Маугли.
Пространство, выстроенное художником-единомышленником режиссера Сергеем Бархиным, — чужое, холодное, враждебное, беспризорное. Серая, цвета лондонского тумана металлическая коробка с нишами и амбразурами замкнута, словно бункер. В глубине сцены — душ, напоминающий о городе докучливых дождей. Ближе к зрителям — две светящиеся холодным неоном узкие рейки. На заднике — яркая эмблема метро со сменными табличками, определяющими место действия.
Карбаускис — человек театра, хорошо знает законы зрительского восприятия, потому спектакль соткан из ярких игровых комиксов, не только жестких и жестоких, но смешных и трогательных, богатых метафор, чередования тихих пауз и грохота истерик. Режиссер прочитывает хронику как притчу, где сама тема миграции трактуется шире, нежели судьбы отдельных индивидов. Тут повод для серьезного высказывания об унижении и оскорблении тех, кто пытается интегрироваться в чужую систему координат и чуждую иерархию ценностей. Самодостаточная островная Британия для выражения метафизического ужаса подходит как нельзя лучше. Понятие «притчи» Даль толковал как «поучение в примере». И поучение, и пример — скитания протагониста по имени Бен Ивановас. Его, полулитовца-полурусского, судьба загоняет в разные социальные ниши. То он безымянный нищий, то поляк Марек — охранник клуба, то англичанин Бобби — констебль с купленным за 300 фунтов паспортом. И везде — пытливый природный аналитик, хоть и не обремененный образованием, но искушающий себя трудными вопросами о смысле жизни, сущности человека, его предназначении. В роли Бена Вячеслав Ковалев, чья безупречная актерская логика оправдывает любые провокационные умозаключения и прямолинейные смыслы. Его ассоциации просты: «Сейчас в мире Чингисхан борется с Христом. И мы — пешки в этой битве». Христос и Чингисхан (сам Бен чувствует в себе гены монгольского завоевателя и пытается их изжить) — символы двух миропорядков, европейского и азиатского. Но невозможно принять его покаянный комплекс неполноценности — хочется отмежеваться: «Нас Чингисхан объединил, а их Христос».
Упрямо пытаясь приспособиться, Бен проводит над собой непосильную работу. Копирует внешность лордов, выправляет облик: «Взгляд уже почти размягчил. Проблемы с челюстью — у них она втянута что ли, прикушена. Зубами прикусываешь, чтобы получились ямки». Он и прикусывает до шрамов во рту. Боль, обиды, грехи — много намешано в душе Бена. Единственный друг, разделяющий его одиночество и дающий силы, — Фредди Меркьюри, кому он подпевает даже лежа в гробу, заменяющем постель на ночлеге в похоронном бюро. Бен очарован искусством Меркьюри, как оперная дива Монтсеррат Кабалье, не отводящая взгляда от «скандалиста Фредди» в знаменитом гимне Барселоне: лидер группы Queen для Бена — символ европейского рая, хотя оказывается, что тот был геем, да еще и бабаем (в спектакле — синоним азиата, пришельца) Фаррухом, рожденным в Занзибаре. Ковалев строит образ на контрастах, с умной иронией, непогрешимым чувством меры и проводит персонажа от отчаяния к пониманию: «Фарруху удалось проглотить в себе бабая» — значит, и Бену стоит попробовать.
В спектакле занята молодежная команда, некоторым досталось по несколько ролей. Например, Анастасии Мишиной, играющей женщин, предающих Бена. Манерная Каролина, внедряющая «мысль в процесс секса», бросает поклонника после взрыва в лондонском метро, увидев в нем монгола, замахнувшегося на толерантную Европу. Офицер полиции Лиз, чья просчитанная жизнь невыносима до тошноты, ожидает от Бена-констебля ребенка и просит власти проверить прошлое супруга. И герой Ковалева вновь сброшен и вновь обречен бежать, задыхаться, завоевывать. «Убегая», встречает интеллигентного аборигена (Юрий Коренев), жестоко избившего Бена в самом начале этой лондонской одиссеи. Раньше бы отомстил, а теперь по-христиански прощает обидчика, ведь тот тоже несчастен, хоть и живет в родной стране и имеет наследственно правильную мимику. «Я хотел стать человеком, но ничего у меня не вышло — я слишком старался», — признается Бен. Найдет ли он силы подняться? Длинный по времени и плотный по мотивам четырехчасовой трехактный спектакль имеет открытый финал, что делает «Изгнание» уязвимым, усекает тему до психологии мигрантов, оправдывающих свое положение. Хотя «проклятый вопрос», остро поставленный авторами, сегодня требует внятного и ясного ответа. Тоже — авторского.
Елена Федоренко, «Культура»
