Первой театральной удачей Татьяны Орловой стала роль Рахиль в спектакле «Бердичев» по пьесе Фридриха Горенштейна. В новой премьере художественного руководителя театра Миндаугаса Карбаускиса «Русский роман», рассказывающей о Льве Толстом, Татьяна Орлова играет сразу две роли – постаревшую деревенскую бабу Аксинью, в былые годы сводившую с ума Льва Николаевича, и загадочного Черткова, ближайшего друга и личного секретаря Толстого в последние годы жизни. Орлова то удивляет бесхитростной, но по-житейски мудрой простотой Аксиньи, то преображается в Черткова, ловко балансирующего между откровенным хамством и показным сочувствием. Два, казалось бы, совершенно разных персонажа воплощены одной актрисой, и в этом нет ничего удивительного: для актерского таланта Татьяны Орловой нет никаких барьеров.
– Почему вы решили стать актрисой? Была ли на то какая-то причина, кроме детской влюбленности в театр?
– Недавно я слушала интервью с женщиной-космонавтом. Она не может объяснить свой выбор: вот хочу – и все, хочу в космос. Или человек хочет стать врачом. Он же не думает: я хочу приносить пользу людям. Это уже постфактум. Как можно мыслить в семь лет рассудком – буду ли я пользу приносить людям? Нет, конечно. Просто хотела и все.
– А в детстве, юности играли на сцене?
– Сейчас уже не вспомнить, где это было и как, но играла Зою Космодемьянскую. Помню, как в ночной рубашке на казнь вели.
– Были ли у вас в молодости кумиры среди артистов?
– Мне всегда нравилась Фрейндлих. Тогда вышел «Служебный роман», это была ее первая большая роль в кино. Еще Светлана Крючкова, Инна Чурикова. Из мужчин – грандиозный Басилашвили. Конечно, весь БДТ того времени: Стржельчик, Лебедев. Олег Борисов во МХАТе.
– Ездили в Ленинград смотреть спектакли?
– Да, и сейчас езжу. Но, пожалуй, первое место, куда я пойду в Петербурге, – это филармония и Мариинка. Люблю балет, оперу.
– С детства любите музыку?
– Нет, это появилось позднее. Нас в школе водили в оперу всем классом, но это скорее может отбить желание дальше слушать музыку.
– Известность пришла к вам довольно поздно. В своих интервью вы удивительно спокойно говорите об этом факте.
– Всегда нужно надеяться, ждать, верить... Мне было 50, когда поступило предложение сниматься в сериале «Папины дочки». До этого были микросъемки – то там, то сям. Так сошлись планеты, и дальше покатилось. Вот что это? Случай? Не знаю. Я, конечно, много работала в театре: 10 лет массовок, потом еще 10 лет эпизодов… Но ведь у всех складывается по-разному. Кто-то сразу становится звездой, а потом пропадает. Значит, я должна была пройти именно такой путь, значит, это моя дорога.
– Вызывала ли подобная судьба у вас когда-нибудь досаду? Хотелось ли славы, популярности?
– Мне хотелось работы, востребованности, а ее в первые десятилетия службы в театре не было. Была постоянная занятость, играла чуть ли не каждый день, плюс сказки – доходило до 20 спектаклей в месяц. Но все это роли в массовке, среди них спектаклей пять, где нужно было выйти и постоять, выйти и пробежать. Пытались делать и самостоятельные работы с Евгением Лазаревым, Николаем Волковым, но все это была не жизнь, а какая-то борьба за существование. Безусловно, хотелось качественной востребованности, такой, какая у меня есть сейчас и только благодаря Миндаугасу Карбаускису. Сейчас у нас художественный руководитель, о котором можно только мечтать. Это подарок.
– Понятие «театр-дом» важно для вас?
– Да. Я в Театре Маяковского с 1977-го, даже с 1973 года, ведь мы учились в театре, у нас мастерство проходило в малом зале. Это мой второй дом. Здесь и большинство друзей, люди, с которыми многие годы вместе. У нас замечательные, великолепные отношения. Было время так называемого междуцарствия, когда умер Андрей Гончаров, а Сергей Арцибашев еще не пришел, когда зритель не ходил, спектаклей новых не было и театр называли по Москве «Яма добра». Но внутри театра даже тогда были нормальные, человеческие отношения. Я лично, например, никогда не сталкивалась с тем, чтобы кто-то как-то вредил, или подпиливал каблуки, или какие-то гвозди куда-то вбивал. А уж сейчас с новым художественным руководителем все всем открыто. Он озадачен тем, чтобы дать работу всем артистам. Сейчас играют те, кто не выходил раньше на сцену не то что годами – десятилетиями. У всех есть работа.
– Два года назад состоялась премьера спектакля «Бердичев», в котором вы сыграли одну из главных ролей. Текст пьесы Горенштейна может шокировать количеством проклятий, которые звучат из уст Рахили, вашего персонажа. Когда вы знакомились с материалом, вас это не испугало?
– На первой же странице у Рахили 20 проклятий. Шикарный характер. Я еще не встречала таких ролей, чтобы вообще не сходить со сцены. 70 процентов текста пьесы – у моего персонажа. Я не знаю аналогов этой роли: она грандиозная. И огромное спасибо опять же Миндаугасу Карбаускису за то, что дал мне ее. И написана пьеса великолепно. Горенштейн – гений, у него потрясающий язык. Я очень долго читала пьесу, часов пять, она ведь длинная, и у нас она, конечно, сокращена. И читала я уже с прицелом, как это сделать. Все эти проклятия «Чтоб ты сдох, чтоб ты опух, болячка тебе в лицо», – у Рахили это словно разговор с пространством, слова впроброс: тогда и проклятий не слышно. Они могут быть написаны и с тремя восклицательными знаками, но на сцене звучат как присказки. Над речью актеров в спектакле «Бердичев» работала педагог Щукинского училища Анна Марковна Бруссер. Она совершенно уникальный специалист по сценической речи, может сделать любой говор – нанайский, удмуртский, новозеландский. Анна Марковна – из еврейской семьи, ее бабушка – актриса Вахтанговского театра Вера Константиновна Львова. И она не просто знает, что такое еврейский акцент, – она знает, с какой интонацией нужно разговаривать. С помощью Анны Марковны мы выстроили все так, что эти проклятия звучат как мелодика еврейской речи, как будто Рахиль проговаривает эти слова про себя.
– Сложно играть главную роль в таком длинном, непростом спектакле, который идет четыре часа?
– Нормально. Ну голос чуть-чуть садится, и глазам не очень комфортно от света. Усталость возникает, но лучше сложные четыре часа, чем их отсутствие.
– Как складывалось ваше сотрудничество с режиссером Никитой Кобелевым, для которого «Бердичев» стал четвертым спектаклем в Театре Маяковского?
– Это была интересная работа. Пьеса Горенштейна – материал большой, объемный, но времени у нас было немного: мы начали в середине ноября, а премьера состоялась в феврале. Никита приходил на репетицию готовый, придумывал сцены, и мы работали и постоянно повторяли, повторяли, иначе такое огромное количество текста невозможно запомнить, как только многократным повторением. И, конечно, в этом спектакле гениальная работа художника Михаила Краменко и замечательная музыка композитора Ави Беньямина. Но я могу судить только изнутри, а о том, какой спектакль, надо спрашивать зрителя.
– Как создавался персонаж Рахиль? Вы где-то ее подглядели?
– Мы создавали его вместе с режиссером Никитой Кобелевым. Мне предложили эту роль, исходя из моей индивидуальности, из того, что мне ближе. Тане Аугшкап легче играть мою сестру Злоту, то, что ей присуще, она стреляет тем, что со слезами на глазах плачет о своей несчастной жизни. А мне больше присущи крик и жесткость Рахили. Я распределялась в тексте, Никита корректировал, и Анна Марковна, конечно, помогала с речью. Единственное, что я пересмотрела, – фильм с Раневской «Мечта» (это ее единственная серьезная роль с огромным драматическим монологом) и, конечно, сериал «Жизнь и приключения Мишки Япончика», где гениально играет Евгений Ткачук. Там есть великолепные сцены с участием одесских артисток, которые играют мать и сестру Япончика. А сам колоритный образ Рахили создан по фотографии Рахили, тети Горенштейна.
– Не так давно на телеканале «Россия» показывали сериал «Красивая жизнь», где вы играете заведующую магазином, которая, как мне показалось, во многом похожа на вашу Рахиль (она ведь тоже работала в магазине). Такая же резкая, на первый взгляд непримиримая, но отходчивая и добрая женщина.
– У обеих героинь взрывной характер, но психология разная. В «Красивой жизни» я играю русскую женщину, и там психология такая: вот, допустим, у меня обокрали магазин, и я буду играть дальше что угодно, но показывать, что я помню это событие. У евреев не так: они мгновенно переключаются. Можно очень жестко кричать, а затем – хоп! – и тут же идет веселье. Это есть и в тексте Горенштейна, и в нашем спектакле.
– В новой премьере Миндаугаса Карбаускиса «Русский роман» вы играете мужскую роль. Почему вам ее предложили?
– У меня в этом спектакле и женская, и мужская роли. Я играю Аксинью, любовницу Льва Николаевича, а также Черткова – основного оппонента Софьи Андреевны в последние годы жизни Толстого. Почему такой выбор? Это вопрос к режиссеру. Я уже играла у Татьяны Ахрамковой в «Любовном напитке» Адвоката. Мне сказали – я сыграю. Если что-то не устроит – пожалуйста, меняйте меня, пусть играет кто-то другой. Я могу сыграть зверюшек, Бабу-ягу. Почему нет? Это работа. Какая разница? Проститутку? Хорошо. Черткова? Пожалуйста.
– Это ваша первая совместная работа с Миндаугасом Карбаускисом. Как вам с ним работается?
– Мне очень нравится, как он работает и общается. С ним комфортно как с человеком, как с режиссером. Карбаускис очень точно показывает то, что он предлагает. Мне легко с ним работать. Идешь на работу с удовольствием – это же важно. Мне даже странно, когда я слышу по радио: «Дорогие друзья, какое счастье, сегодня пятница!» или «Ох, ужас, завтра понедельник!» Это как же можно работу выбирать так, чтобы как на каторгу на нее ходить? Я получаю удовольствие от того, чем занимаюсь.
– Многие творческие люди живут работой и забывают об отдыхе. Вы умеете отдыхать?
– Да, отдых я планирую, это необходимо. Должна быть смена обстановки. Если человек редко бывает дома – хоть дома посидеть. И я себе выделяю время отдохнуть как следует. Летом – море, а зимой хожу в бассейн, катаюсь на лыжах. Равнинных! Не хочу рисковать. Даже с микротравмой работать некомфортно. Говорят, что на сцене все болезни проходят. Ничего подобного. Просто удовольствия не получаешь, оттого что играешь с каким-то недомоганием. Конечно, отдых должен быть, и он может быть разным, и познавательным тоже.
– А как вы проводите выходные в Москве?
– Как правило, выходные редко бывают. Все время находятся какие-то дела. Занимаюсь лечебным фитнесом – укрепляю позвоночник. Очень люблю ходить в музеи. В свободные пару дней всегда еду в Питер, в музей. Бывает, и специально куда-то выезжаю – в Архангельское, Абрамцево, Захарово, где жил Пушкин. Когда мы приезжаем куда-то на гастроли, я сразу иду в картинную галерею. А дальше смотрю то, что мне интересно. Например, в Воронеже сходила в Музей-квартиру Бунина. Но картинные галереи – в первую очередь. Когда мы отдыхали в Испании на побережье, я специально поехала в Мадрид, чтобы попасть в Музей Прадо. И очень жалею, что не рассчитала время, чтобы заехать в Толедо, посмотреть Эль Греко.
– Таких увлеченных ценителей живописи сегодня редко встретишь! А есть ли у вас любимый художник?
– Во-первых, все передвижники и, конечно, импрессионисты, особенно Ренуар. Когда приезжаю в Париж, обязательно пару раз иду в музей д’Орсэ. Когда хожу в Эрмитаж, каждый раз планирую, чему буду уделять внимание конкретно, ведь там можно сознание потерять, если смотреть все подряд. Замечательно, что в Лондоне картинные галереи можно посетить бесплатно. Каждое 1 января хожу в Пушкинский музей на Волхонке: он единственный работает в Москве в этот день. В любом городе, куда бы мы ни ездили на гастроли, – в Новосибирске, Челябинске, Перми – я стараюсь попасть в картинную галерею, и, бывает, находишь настоящие чудеса. Например, в Ижевске это и музеем-то назвать нельзя, одно недоразумение, но такого Айвазовского больше нигде не увидеть, он только здесь, в Ижевске, в этом маленьком непонятном здании. Вот есть у меня такой бзик.
– Как я понимаю, путешествия – еще одно ваше хобби. Какие города нравятся вам больше всего?
– Я в восторге от Лондона. И Париж, конечно. Как там в поговорке: Увидеть Париж – и умереть. Нет, увидеть Париж и успокоиться. И приехать еще раз. Мне нравятся Рим, Вена, Прага. Но самый красивый – Петербург. У каждого города своя атмосфера: Рим – тяжелый, Париж – монументальный, серый, а Петербург, сколько бы я ни приезжала в этот город, – всегда восторг. Даже просто ходить там по улицам – радость.
– Вы суеверный человек?
– Да. Если падает пьеса на пол, надо обязательно на нее сесть. Все это я всегда соблюдаю. Когда репетировали «Бердичев», я так тряслась над ним. И кошки, конечно: я либо буду ждать, либо объеду, либо обойду за километр. И я верю в фэншуй. У меня дома все так расставлено, как нужно. Мне подруга хорошо сказала: «Не надо в него верить, надо делать». И я делаю.
– Сегодня вы – одна из самых узнаваемых и любимых актрис. Были ли какие-нибудь забавные случаи, связанные с вашей популярностью?
– Было очень смешно, когда меня узнали в Риме. Я гуляла по городу, заходила в костелы. А там же можно сутками не слышать русскую речь, не говорить по-русски – к этому привыкаешь. И вот, когда я спускалась по лестнице, выходя из одного храма, я услышала, как мне сказала женщина на русском: «Это вы?!» Это было очень неожиданно. Много подходили на улицах в Киеве, с таким добром, светом, это очень приятно. Бывают, конечно, и странные случаи. Помню, в том же Киеве я зашла на какой-то рынок, и продавщица говорит мне: «А я вас знаю! Вы из Жмеринки!» Я ей говорю: «Да нет, вы ошиблись». А она мне: «Та шо вы мне говорите! А то я не знаю, шо вы из Жмеринки!»
– Как съемки в сериалах влияют на работу артиста в театре?
– Сегодня жизнь складывается так, что, если актер снимается в сериалах, он получает роли в новых спектаклях. Конечно, многие замечательные артисты играют только в театре. Но когда появляется медийность, когда начинают узнавать, тогда твое имя появляется в афише и приходят уже на него. Сериал – это очень хорошая история. Все, безусловно, зависит от режиссера, от сценариста. Но я всегда свою работу делаю честно.
– Что для вас главное в работе?
– Комфорт. Но одним словом сказать сложно. Я снималась в фильме «Ржевский против Наполеона», там половина группы была американцев, половина – украинцев. Это был дорогой проект. Как там работали люди! Меня поразила организация, когда мы приехали снимать в чистое поле, зимой, в половине седьмого утра. Я выхожу из машины, и ко мне подбегает ассистент режиссера и спрашивает: «А что вы будете на завтрак – блинчики или оладушки?» Стоит вагончик, там фрукты, блинчики… Потом я спросила у повара: «Во сколько вы встали сегодня?» Она мне отвечает: «В два». Вот такая организация, так снимают в Европе, Америке. Конечно, у нашего кино не такой бюджет, и можно приехать на площадку, а ничего не готово. Я не могу отвечать за все качество работы в целом, но свою работу я буду делать с равной отдачей и в дорогом проекте, и в малобюджетном кино, вне зависимости от моего гонорара. Каждый отвечает за свое дело: художник по костюмам – за костюмы, художник по реквизиту – за реквизит, ведь люди собрались не вредить друг другу. Для меня самое главное – нормальные человеческие отношения. Не важно, на какой период времени мы собрались, но если ты получаешь удовольствие от работы, то ты и от жизни получаешь удовольствие, ведь можно жить, можно бороться за выживание, а можно получать удовольствие.
Валерия Гуменюк, Журнал «Театральная афиша»
