В премьерном спектакле Миндаугаса Карбаускиса «Русский роман» по одноименной пьесе Марюса Ивашкявичюса смешались и переплелись люди и события из литературного и реального мира Льва Толстого. Переплелись удивительно точно, объемно – так, что с трудом понимаешь: где заканчивается Кити Щербацкая и начинается молодая Софья Андреевна (тонкая, точная и подробная работа Веры Панфиловой); где слова Левина, а где уже самого Толстого (Алексей Дякин); где бормочет баба Аксинья, а где излагает мысли друг семьи Чертков (двойная роль Татьяны Орловой – одна из несомненных удач постановки). Даже смерть Толстого откликается в Анне Карениной: железная дорога мистическим образом соединяет писателя со своей героиней. Словно оттолкнувшись от слов Анны, когда она, больная, в бреду произносит: «…какая странная, ужасная судьба, что оба Алексея, не правда ли?», автор пьесы наделяет повествование двойственностью во всем: в событиях, людях, смыслах и явлениях. История Кити и Левина спустя годы вдруг обретает иной – трагический финал. Ведь не секрет, что предыстория взаимоотношений будущих супругов, Льва Николаевича и Софьи Андреевны, была описана писателем в «Анне Карениной», и Толстой поделился с Левиным подробностями собственной биографии. Время этот роман завершает по-своему: разлад в семье, бесконечная череда скандалов между родственниками, обиды и отчаянье Софьи Андреевны. Жену Толстого в преклонном возрасте играет Евгения Симонова: истерично, громко, с безмерной болью внутри, которая с неистовой силой выплескивается в зал.
Холод. Холод в сердцах, холод в умах. Согреться и простить – себе и другим – пытаются герои «Русского романа».
Вот Софья Андреевна с укором ведет диалог с умершим Толстым: «Но когда прогоняют… Это холодно, Левочка. Это свирепо холодно. И ты со мной это сделал». А вот Левин с дороги, после мучительного отказа Кити, пытается отогреться у печки. В руках книжка английского физика про тепло, которое, оказывается, что-то весит в этой жизни. Протапливается весь огромный дом: дом, согревающий одного лишь Левина и его мечту.
Печка-голландка, стол письменный, стол обеденный и гигантский стог сена, да еще белые усадебные колонны на заднем плане (художник Сергей Бархин). Унылое пространство, унылый мир; серые вещи, серые люди, паровозная дымка, вечные сумерки. Но в них изредка, на какие-то мгновения, врывается свет и заливает все вокруг, освещает, согревает обитателей этого мира. Это минуты проснувшегося вдруг счастья – прошлого или возможного: воспоминания Левина о детстве или его трогательное объяснение в любви Кити…
И как кровавые пятна, словно жирные, яркие мазки, появляются в спектакле красные перчатки Анны (легкая, невесомая в движениях и тихая в словах Мириам Сехон), чья жизнь вот-вот оборвется; и красный дьявольский платок деревенской бабы Аксиньи (она же Степанида из «Дьявола») который маячит, словно дразнит и насмехается над всеми, кто рядом.
Пьеса Марюса Ивашкявичюса диктует определенные правила игры, которые принимает и подхватывает Карбаускис. В этой истории подлинная трагедия может оказаться в одно мгновение фарсом; гениальное оборачивается смешным, а философия превращается в «клюкву».
Здесь, например, Вронский таскает перед собой шубу, увлеченно изображая грузного, тяжело дышащего пса Маркиза, а душа умершего Ванечки Толстого является всей семье в виде Бэтмена.
После смерти отца сыновья Толстого эмигрируют на Запад, где будут зарабатывать себе на хлеб лекциями о таинственном и далеком гении русской литературы. Илья станет выступать со сценками из семейного прошлого в местном театре «Водевиль» в Сан-Франциско: его выход – центральный; перед ним – клоуны, после него – акробаты и певцы шансонов. «Мы возим папа по миру», – спокойно и даже радостно сообщает в письме Лев Львович своей матери. Вот настоящий финал «Русского романа», который, как говорит Софья Андреевна в начале спектакля, решает все.
Светлана БЕРДИЧЕВСКАЯ, «Экран и сцена»
