Русский роман Марюса Ивашкявичюса разбит на отдельные главки, словно вырванные страницы из биографии великого писателя. Им можно верить, а можно и не верить, не это главное. Ведь тайну творчества еще никому не удавалось разгадать, ибо гениальность явление божественное, но при этом его носителю ничто человеческое не чуждо: грех, эгоизм, блуд. Как все это соединяется в одном человеке? Вот в чем вопрос и что способно очистить его душу, чтобы смело идти на страшный суд. И Лев Толстой отвечает: совесть. Если она окончательно не уснула, то еще можно отделять свет от тьмы, добро от зла и призывать в свидетели Всевышнего.
Сегодня нет темы более актуальной, чем эта, когда совесть, по мнению «новых русских», является рудиментом прошлого, мешая деловым людям «отрывать подметки на ходу» , а так же «идти по трупам».
Недаром пролог спектакля строится в виде символической картинки сборища безликих пассажиров с красными носами, снующих на вокзале, а среди них мечется Софья Андреевна, единственная живая душа. Обращаясь в вечность к ушедшему мужу, она просит его с ней поговорить, ответить, почему у них так все плохо сложилось. В финале круг «эфемерной» совести тоже находит свое отражение.
Сгрудившиеся у постели умирающего Толстого последователи, торопливо записывают предсмертные слова великого современника, надеясь таким образом войти в историю, став свидетелями последнего часа русского пророка.
В то же время драматург, а вслед за ним и режиссер считают, будто Толстой идеализировал свой народ, не замечая его дремучести, и отдавая должное выносливости, бесшабашности, певучести, метко сказанному слову. Лев Толстой, он же Левин из романа «Анна Каренина» несказанно счастлив среди яснополянских крестьян на покосе, демонстрируя молодой жене, как ему повезло жить и работать среди этих людей, заряжаясь их энергией, детской непосредственностью и естественной плотской радостью. Только графиньюшка не может этого понять. Ей не дают покоя дневниковые записи любовных приключений молодого Толстого – Левина (артист Алексей Дякин), где среди множества адюльтеров фигурирует дворовая девка Аксинья. Вот она, пристукивая каблучками и задорно выкрикивая, пляшет в хороводе веселых землепашцев, помахивая красным платочком и призывно глядя на Левина. (Эта история драматического любовного треугольника, а так же необъяснимой страсти к безграмотной крестьянке была описана Толстым в рассказе «Дьявол».) Тут она тоже вплетена в общую канву молниеносного притяжения и длительного духовного отторжения двух обрученных людей, живущих под одной крышей и народивших кучу детей. Казалось бы, они сошлись по велению сердца, но постепенно влечение заменилась привычкой, долгом, обязанностями, и любовь улетучилась, растворилась, как дым. Только Софья Андреевна в креативном исполнении Евгении Симоновой не может понять, почему Левушка так отдалился, ведь она всю себя отдала ему и, естественно, того же требует от него. Но Левин, под этим образом подразумевается и Толстой, не может выносить бесконечное давление, не может принадлежать только жене, поскольку творчество забирает его целиком, и свобода для него играет первую скрипку, но, как известно, абсолютной свободы не бывает. Как не бывает вечного счастья, бесконечной любви, все проходит. Не может с этим смириться и Анна Каренина в исполнении Мириам Сехон в , напоминая большую красивую птицу в золотой клетке, а два ее вечных спутника – Вронский и Каренин, скорее мучители, чем любовники, потому что они живут по привычке, а она «на разрыв аорты», задыхаясь в паутине обмана и путаясь в рукавах шинели и мужского пальто.
По сути, быстротекучая, трагическая жизнь, как для Софьи Андреевны, так и для Льва Николаевича превращается в голгофу. И если он может уходить в астрал, не потому ли его мы уже не видим на сцене, то Софья Андреевна тащит этот непосильный крест до конца, ощущая себя жертвой, прикованной к гению. Замечательно сделан эпизод встречи 65-летней Софьи Толстой с огрубевшей Аксиньей, превратившейся в необъятную глыбу, тупо реагирующую на провокационные вопросы барыни и до конца не понимающую, чего та от нее хочет. Ну, был грех в молодости, так уже все «быльем поросло», из воспоминаний кафтана не сошьешь... Татьяна Орлова поразительно смело, с какой-то ироничной насмешкой взирает на свою «мыкающую» героиню, похожую на корову в стойле. Она так же создает еще один характер. Причем мужской, похожего на черта с рогами Черткова, хитростью втершегося в доверие к состарившемуся Толстому . Софья Андреевна видит в нем дьявола, способного окрутить вокруг пальца всех и вся, в том числе ее мужа. Доведенная до отчаянья она ехидно замечает, что в нем помимо чего-то гаденького есть и что-то бабье. Отталкиваясь от этого определения, режиссер и доверяет роль Черткова Орловой, ничуть не прогадав, только выиграв. Не прогадал он и с удивительно органичным и забавным Сергеем Удовиком, предложив ему сразу несколько ролей: доктора, Каренина и священника. Молниеносное перевоплощение было настолько виртуозным, что казалось артист, словно фокусник, взмахивал волшебной палочкой и вот уже перед зрителями представал совершенно другой человек.
Таким образом, почти у всех исполнителей сложился театральный роман с действующими лицами толстовской усадьбы, но все -таки центром этой вселенной была Евгения Симонова. Именно от нее исходили биотоки любви, готовой к раскаянью и бесконечному терпению, даже когда бьют по обеим щекам и ранят в сердце.
Любовь Лебедина, «РИАТрибуна»
Оригинальный адрес статьи
