Он получил награду сразу в трех номинациях: «Драма/Спектакль большой формы», «Лучшая женская роль» (народная артистка России Евгения Симонова) и «Лучшая работа драматурга» (Марюс Ивашкявичюс). Поставил спектакль Миндаугас Карбаускис.
Зрителям Риги, Вентспилса и Лиепаи несказанно повезло — они увидели «Русский роман» на фестивале «Золотая маска в Латвии».
Жена гения
Более чем трехчасовой спектакль смотрелся с неослабевающим вниманием, невероятным сопереживанием, постоянным сопоставлением того, что мы с детства знали о Толстом и что видим на сцене, передумыванием, додумыванием, обдумыванием…
Трудно или нет быть женой гения, мирового светоча мысли и идей, кумира миллионов? На этот вопрос нет однозначного ответа. Софья Андреевна (Евгения Симонова) всегда была в тени своего гениального мужа. Но не будь ее, наверное, Толстой не стал бы Толстым. Наверное, Господь именно такой путь уготовил своему избраннику — огромная семья, преданная, любящая жена, много друзей и знакомых, с которых великий писатель «списывал» своих персонажей.
И не зря в спектакле рядом с Софьей Андреевной, многочисленными детьми и домашними слугами действуют персонажи из его романов: Анна Каренина, Вронский, Алексей Каренин, Кити Щербацкая, Левин.
Автор пьесы Марис Ивашкявичюс разделили ее на 12 эпизодов, каждый из которых являет собой маленький драматический фрагмент из жизни семьи Толстого или его литературных героев: «Ясная поляна. Мать. Крест», «Покровское. Левин. Седло», «XIX век. Анна Каренина. Бред» и другие.
Сон и явь
Разворачивается эпическая картина, где Лев Толстой, ни разу не появляющийся на сцене, выступает как автор не только своих великих творений, но и своей семейной драмы. И поэтому сосуществование реальных людей и вымышленных героев воспринимаешь естественно.
Сон–бред Анны Карениной (Мириам Сехон) рядом со своими двумя мужчинами выглядит как продолжение или прелюдия метаний Софьи Андреевны, которая представляется идеальным человеком, пытающимся для всех своих домашних устроить тепло, уют и радость, окружить их любовью и заботой. Но почему–то муж, к которому она постоянно громко обращается, остается глух к жизни ее души — а ведь все это ее душа… Живые и умершие дети (их неслучайно зовут Ваня и Маша), домашняя прислуга и эти назойливые почитатели Толстого, которые нагло поселились в яснополянском доме, переходят из картины в картину.
Как и актеры, декорации на сцене не меняются на протяжении всей постановки. Это мебель XIX века и стог сена, который маячит за ней. Клубы дыма от поезда и его фонари, отражающиеся на лаковой поверхности пианино…
Легендарный театральный художник Сергей Бархин создал лаконичное, но очень выразительное оформление действа, не мешающее главным его идеям, а выявляющее их. Главное в каждой сцене — драма, любовная, семейная, мировоззренческая. Есть эпизоды, от которых щемит сердце: когда Софья Андреевна уходит из дому, предваряя уход мужа, — правда, недалеко, на могилу Ванечки. Ее ищут с пушистой собакой Маркизом, которую гениально изображает посредством… шубы и лая Павел Пархоменко.
Никогда бы мы не узнали в роли друга семьи и почитателя Толстого, вошедшего в историю, Черткова, Татьяну Орлову, если бы не побывали до этого на пресс–конференции или не заглянули бы в программку. Потрясающая работа! Не зря Татьяну Орлову выдвигали на «Золотую маску» в номинации «Лучшая роль второго плана».
Великолепен был и Сергей Удовик — сначала в роли знаменитого, но чудаковатого доктора, потом Алексея Каренина, а после — в роли священника, добродушного и понимающего сельского батюшки, которого Толстая пригласила в дом, чтобы изгнать «дьявола» Черткова. Сцена эта вызывает добрую улыбку.
Смерть Толстого на почтовой станции, когда наглая пишущая братия не пропускает жену к мужу, — еще один драматический эпизод. Интересны сцены с сыном Толстых Левушкой, сведения о судьбе которого раскопал Марюс Ивашкявичюс. Мы узнаем из спектакля, что он пробовал себя в скульптуре, учился у Родена, пытался вылепить бюсты матери и отца и очень любил маму…
Евгения Симонова держит и скрепляет весь спектакль, как прочный стержень из литого металла, не давая действу и своим партнерам расслабиться ни на минуту. Метания и искания Софьи Андреевны завершаются полумифической, казалось бы, а на самом деле весьма жизненной и радужной сценой, когда все многочисленные дети Толстых, живые и почившие, собираются за обедом за одним столом. Мама счастлива, светится радостью, наливает «суп папа» (ударение на последнем слоге), вегетарианский, который, однако, все с удовольствием едят…
Сложнейшая работа «на износ», которую с честью представили нам маяковцы. И уже не вызывало удивления, что два литовца создали такой очень русский эпос.
«Толстого тоже убил поезд…»
— Марюс настолько стал важной персоной, когда появился в поле моего зрения, что мне хотелось постичь каждое слово, которое он писал в своей пьесе, и то, как он это делает, — делился постановщик Миндаугас Карбаускис. — Все было написано приятно и удобно, глубоко, о человеке и всем человеческом, жизни вообще. Мне кажется, пьеса Марюса — это большое приобретение для театра им. Маяковского. Она очень художественная, сугубо оригинальная. Именно художественная, не политическая, не декларативная.
Я заранее знал, что Софью Толстую будет играть Евгения Павловна Симонова — знал, что в труппе театра есть человек, который может потянуть этот паровоз за собой. К тому же и по возрасту, и по мировоззрению они с Софьей Андреевной сходны.
— Миндаугас наблюдал за моим процессом написания пьесы, — говорит Ивашкявичюс. — Но когда пошли репетиции, нечасто там присутствовал, потому что видел, насколько он скрупулезно работает, разбирая каждое слово и предложение пьесы с актерами.
Это, конечно, был большой риск и большой вызов — писать о русском гении. Даже предполагал, что это вызовет какое–то отторжение — то, что «чужие», не русские, пишут о Толстом… Да и тема сложнейшая. Но, судя по реакции зрителей, рецензиям, наградам, спектакль приняли очень хорошо.
А еще моя пьеса о том, как творчество начинает определять жизнь творцов, а не наоборот. Когда автор ассоциирует себя со своим произведением. Когда Толстой писал «Анну Каренину», семья его была в почти идеальном порядке. Когда роман был закончен, все начало рушиться. Роман как будто начал мстить его автору. Толстого тоже как будто убивает поезд — он заболевает и умирает на железнодорожной станции.
Наталья ЛЕБЕДЕВА, «VESTI.LV»
