Убеждать окружающих в том, что из плеяды великих русских драматургов самый актуальный сейчас Максим Горький, — занятие странное, но необходимое. При упоминании его имени лицо любого театрального директора, думаю, рефлекторно мрачнеет: те, кто сегодня составляет большинство театральной публики, учились еще в советской школе, следовательно, при взгляде на афишу немедленно вспомнят только что-то про «основоположника социалистического реализма» — и бросятся от кассы театра наутек. (В школе постсоветской, впрочем, вряд ли дела с Горьким обстоят лучше.) Меж тем вряд ли можно найти кого-то, кто бы лучше умнейшего Алексея Максимовича написал о влиянии кризиса общественного устройства на семейные отношения, о том, как поляризация социальной жизни проявляет и обостряет неразрешимые противоречия в отношениях между членами семьи.
Конечно, самая знаменитая семейная драма Горького — «Васса Железнова». Наверное, не в последнюю очередь из-за того, что заглавная женская роль — предмет вожделения немолодых актрис, ищущих поводов для бенефиса. «Последние» остаются в тени, хотя по мастерству создания характеров и драматизму ничем не уступают пьесе о владелице пароходов. В «Последних» тема борьбы за имущество тоже есть, но не она главная. Здесь важнее мотив «отцов и детей», и речь идет не о материальном, а о моральном наследстве, которое передает своим пятерым детям полицмейстер Иван Коломийцев. Впрочем, не пятерым, а четверым — одна из «последних», горбунья Любовь, оказывается дочерью не Ивана, а его брата Якова и его жены Софьи.
Дети в спектакле Никиты Кобелева интереснее отцов. В этом смысле интересно сравнить спектакль Театра имени Маяковского с предыдущей значительной постановкой этой пьесы — спектаклем Адольфа Шапиро в «Табакерке». Там речь шла прежде всего о крахе и ужасе старшего поколения, Ивана и Софью незабываемо играли Олег Табаков и Ольга Яковлева. «С чем уходят старшие?» — задавался вопросом театр. «С чем останутся молодые?» — сегодня спрашивает Никита Кобелев. Ни Иван Коломийцев Анатолия Лобоцкого, комически трусливый и слабый человек, ни все делающая невпопад Софья Галины Беляевой, ни никчемный, растерянно встречающий свою смерть Яков Юрия Соколова не становятся главными персонажами спектакля. Пьеса Горького, кстати запрещенная цензурой и до революции не ставившаяся на сцене, в первой редакции называлась «Отец», но в Театре Маяковского она сделана так, как будто это пьеса «Дети». Вообще, Никита Кобелев, почти не вмешиваясь в текст Горького, уводит пьесу от обстоятельств конкретного времени и узнаваемых исторических обстоятельств. (Не случайно, что он вычеркивает роль госпожи Соколовой — матери революционера, которого должны судить за попытку убийства Коломийцева.) Так что стиральная машина легко соседствует с деталями обстановки столетней давности. Впрочем, вещи тут вообще приносят и уносят, точно чувство уюта в доме навсегда потеряно. Режиссеру важнее передать общую атмосферу неустойчивости, нестабильности, обесценивания всего, что должно быть надежным и прочным. Художник Михаил Краменко придумал для Коломийцевых дом, который легко «схлопывается»: стены большой комнаты-ромбика, точно картонной игрушки, складываются и раскладываются, отчего весь мир превращается в угрожающую ловушку.
Режиссер заостряет поведение персонажей — но в разной степени (вообще, по стилевой и смысловой композиции это шаг вперед Кобелева по сравнению с его предыдущими работами). Эксцентричная, насмешливая нянька Феодосья (Людмила Иванилова) скачет весь спектакль какой-то клоунессой, «недотыкомкой», но в финале именно она произносит последние слова героинь, словно прислушавшись к их сердцам. Горб злой Любови оказывается «накладным» — Юлия Соломатина создает его прямо на глазах зрителей резким движением плеча. Что-то определенно зловещее проступает и в Надежде Полины Лазаревой, готовящейся захватить власть в доме. Младшая, Вера (Вера Панфилова), напротив, оказывается не готова к испытаниям, как и младший из братьев — Петр (Алексей Сергеев). И что с того, что старший сын, Александр (Владимир Гуськов), хочет подхватить жестокое дело отца. Ни у кого из детей нет будущего — они навсегда попорчены неискупленными грехами родителей.
Спектакль Никиты Кобелева словно распахнут ужасу перед будущим, в котором все ценности прошлого будут пересмотрены не в пользу человека. Режиссер в предуведомлении к своей работе даже цитирует поранившую его цитату из Серена Кьеркегора: «Что такое жизнь, как не безумие, и что такое вера, как не глупость...» Так что имеет в виду он, пожалуй, не конкретное наше общество и не предчувствие именно его краха. Так ведь и Максим Горький в свое время расслышал не просто гибель одной, отдельно взятой Российской империи, но какой-то глобальный сдвиг всего мироустройства.
Роман Должанский, «Коммерсант»
Оригинальный адрес статьи
