По волне моей памяти

Бердичев — это город на территории Украины, до Второй Мировой Войны преимущественно населённый евреями.

Бердичев — это то, что построено на песке и упирается в звёзды. В спектакле Никиты Кобелева на сцене театра Маяковского мир этого города разглаживается, как листы бумаги, которые можно прочитать. Недаром пьеса Фридриха Горенштейна, писателя и автора сценария фильма «Солярис», так долго оставалась драмой для чтения. Вообще, перенесение её на сцену (как ребёнка на руках) сопряжено с большим количеством трудностей: своеобразный язык, хрупкое сочетание жанров, объём. Чтобы поставить её (как ребёнка на ноги) нужна, оказывается, всего лишь одна способность — любить. Но любить по-настоящему, в библейском значении, трудясь и страдая. Любить всякого персонажа с бесконечно повторяющимися репликами, всякую вещь из ремарки, всякую дурацкую песенку.

История одной семьи, живущей в конкретном местечке в указанный временной промежуток — сага превращенная в притчу. К году её начала — 1945 — евреев осталось мало не только в Советском Союзе, но и по всей Европе. Поэтому стремление героев сберечь свою культуру, построить свой ковчег вполне понятно: вот отчего они так яростно ссорятся — отвоёвывают права на полноценную жизнь. Поэтому так к месту пришлась в «Бердичеве» цитата из спектакля Миндаугаса Карбаускиса «Ничья длится мгновение», тоже про евреев, но про тех, что боролись за сохранение себя в гетто: Рахиль по одному достаёт из шкафа пиджаки и называет имена тех, кто их уже никогда не наденет.

За три с половиной сценических часа проходит тридцать лет, меняются оттенки эпохи. От занавеса остаётся только слово (табличка опускается и поднимается при каждой перемене декораций). Видно, как рабочие сцены приносят и уносят кровати, стулья и тарелки, переставляют местами столы. И так идёт сама история, на которую Горенштейн смотрит по-своему: в пьесе ничего нет о полёте в космос, зато есть газетные заметки про события в Венгрии и Чехословакии. Портрет Сталина, пионерские галстуки — флажки, обозначающие время и место. Но быстро зарисовать-набросать эпоху в ее узнаваемых чертах просто. Сложнее реализовать ежедневный быт, ведь «год пролетает, а день тянется».

На авансцене лежит лестница — как будто фиксирующая каждый эпизод кадровая линейка. Или как рельсы для поезда, на котором уедет из города Виля. Этот персонаж альтер-эго рассказчика, беспощадный взгляд Горенштейна на самого себя. Виля уехал, оставшись только на фотоснимках, а его семья продолжает существовать. Скрипит струна и шуршит печатная машинка, и пол под ногами говорит о своей старости. Кажется, что квартира, наполненная посторонними звуками, жива лихорадочным теплом своих обитателей: тихой горячей привязанностью тетушки Злоты к бунтарю-племяннику, страстной руганью и такой же страстной тоской по погибшему мужу ее сестры Рахиль, долгой борьбой Мили за большую комнату, предприимчивостью Сумера. Сначала кажется, что драматические моменты выпадают, идут отдельно, пытаясь сплестись в параллельную линию. Но на самом деле, стоит присмотреться — они выглядывают из-за стены смеха. Может быть, сегодня не нужна драма на сцене, все знают, что это такое, и без театра. Трансформация повседневности в некое превосходное качество страсти осуществляется здесь с помощью особой мелодики диалекта и бурного юмора. Длинный-длинный еврейский анекдот.

В Бердичеве сносят старинную водонапорную башню – знак ностальгии. Вне зависимости от отношения к СССР, евреям или 1975-му году, это чувство из словаря Тарковского понятно многим. В мире, куда оно уносит, всё по-настоящему: и проклинают от всего сердца, и недоумевают искренне, и скорбят непритворно. Условная театральная квартира без окон полна здесь подлинных вещей. «Ой, разменяйте вы мне сорок миллионов и дайте мне билет на Бердичев!»

Только, говорят, там совсем не осталось рахилей и злоток. Одни сплошные меблированные комнаты с вечными швейными машинками Зингер на колченогих столиках среди обломков гипсовых бюстов и фотографических карточек. Люди любят предавать забвению прошлое, уничтожать памятники тем, кому они вчера поклонялись, разбивать вещи, существующие на полках поколениями. «Бердичев» – их место хранения.

Зоя Бороздинова, «Театр»