На открывшейся после долгого ремонта Сцене на Сретенке уже вторая премьера. Сцена-трансформер создана архитектором Сергеем Куцеваловым, с чьим именем связаны самые успешные театральные проекты последних лет (в начале этой осени в Воронеже открылось построенное по его проекту новое здание Камерного театра, уже ставшее городской достопримечательностью). Теперь актеры Театра имени Маяковского энергично осваивают новое пространство Сретенки. И за спектаклем-бродилкой «Декалог» Никиты Кобелева последовали полноформатные «Отцы и сыновья» Брайана Фрила в постановке Леонида Хейфеца.
Патриарха ирландской драматургии Брайана Фрила в России ставят реже, чем его младшего коллегу Мартина МакДонаха, но более успешно. Возможно, секрет в том, что наш быт так полон своего черного юмора и всякого рода триллеров, что еще и видеть на сцене их ирландский аналог, – явный перебор. Брайан Фрил же никогда не скрывал влияния, которое на него оказала русская литература (прежде всего, Тургенев и Чехов). Усадебная жизнь, страсти на свежем воздухе, круг чувств и мыслей помещиков-интеллигентов, мающихся в поиске смысла жизни и страхом подступающего небытия, – весь этот круг мыслей, чувств, метаний Фрилу близок, созвучен его собственным мыслям и способу жизни.
Усадьба Кирсановых, как, впрочем, и усадьба Базаровых, в его пьесе – явные воплощения райского сада, разморенного летним покоем, убаюканного пением птиц и шумом реки. Режиссер Леонид Хейфец и художник Владимир Арефьев создают на Сретенке настоящий кусочек Эдема: сливочное дерево стен, текущий почти у ног зрителей ручеек, море цветов – синих, белых, розовых, лиловых, желтых. Зеркало сцены сильно вытянуто, выстроенная веранда ограничивает глубину несколькими метрами.
Действие разворачивается на расстоянии вытянутой руки, и до первого ряда долетают брызги воды. Хороша экспозиция спектакля, когда нежная Фенечка – Наталья Палагушкина возится с цветами, спит в коляске ее сын от Николая Кирсанова. А горничная Дуняша – Ольга Ергина вольготно разметалась на кресле, подставив солнцу жаждущую женскую плоть. У Брайана Фрила отношения бар и крепостных больше похожи на отношения условных Дживса и Вустера, чем на те, что описаны в романе Тургенева. Сам имевший дочь от крепостной девушки, Тургенев хорошо знал гнет сословных предрассудков. В пьесе Брайана Фрила отношения Фенечки и барина если и шокируют окружающих, то разницей в возрасте, а отнюдь не нарушением сословных приличий.
Приехавших на каникулы молодых нигилистов встречает отпор довольно жесткий, но отнюдь не идейный. Не назовешь же идейным отпором иронически поднятые брови Павла Петровича –Евгения Парамонова или отцовское хлопотливое желание все сгладить Николая Петровича – Александра Шаврина. А уж слепое обожание стариков Базаровых – отца – Юрия Соколова и матери – Александры Ровенских и вовсе готово принять на веру любую ламентацию обожаемого Генюши…
Евгения Базарова играет выпускник Щукинского училища Сергей Беляев. Состояние дебютанта, впервые выходящего на профессиональную сцену, как нельзя лучше совпало с состоянием Базарова, впервые вступившего на широкую сцену жизни. И там, и там – повышенная тревожность, обостренное самолюбие, страшное подозрение, что вот не примут, освистают, – и жажда любви и победы. Базаров – Беляев неловок (вечно цепляет брюками горшки с цветами), неуклюж – и совершенно неотразим в своих метаниях. Особенно когда он вдруг теряет нить своих заученных рассуждений, увидев походку обольстительницы Дуняши, милую грацию Фенечки или белые плечи Одинцовой – Натальи Коренной. Женщины в пьесе Фрила эту остолбенелость чувствуют хорошо и реагируют на нее адекватно.
Вообще, у Фрила конфликт Базарова и усадебной жизни проходит вовсе не по линии, – лягушек резать или Пушкина читать (Базаров Фрила про лягушек не упоминает)? – а именно по линии взаимоотношений полов: так есть любовь или одна тут физиология? Как положено чистому юноше, Базаров твердо уверен, что одна физиология, и с присущим ей коварством жизнь наносит удар исподтишка, но с ног сбивает.
Детям-радикалам – Базарову и Аркадию Кирсанову – Макару Запорожскому, – в пьесе Фрила противостоят вовсе не консерваторы-отцы, но сама природа-матушка. А она берет свое легко и быстро: оба нигилиста влюбляются отчаянно, до самозабвения и горьких укоров гордости. Подводит героя и его университетская выучка, оказавшаяся бессильной рядом со стихией тифа. Врачебные умения, которыми он так гордился, не спасают от заражения. А рядом работающий Базаров-старший – Юрий Соколов (чьи врачебные знания – предмет насмешек сына) остается живым и невредимым.
Как камень, брошенный в пруд, оставляет быстро исчезающие круги, так и Базаров в жаркой истоме лета забывается беспощадно-быстро. По-прежнему хороши цветы, в семействе Кирсановых готовятся к свадьбам и поют старую – вечную – песню о любовной тоске…
«Отцы и сыновья» – спектакль пилотный. Понятно, что актерам (особенно старшего поколения) придется еще привыкать к непривычному пространству, к существованию на расстоянии вытянутой руки от зрительного зала, где любой курсив и нажим – заметны сразу и отдают фальшью. Еще заметны длинноты и провалы ритма, а мысль постановщика иногда разворачивается с излишне настойчивой подробностью. Но уже очевидно главное – Сцена на Сретенке обрела свое особое дыхание, свою атмосферу и свое место на театральной карте Москвы.
Ольга Егошина, «Новые известия»
Оригинальный адрес статьи
