Завтра Вечером классической оперетты в Национальной опере завершится театральный фестиваль «Золотая маска в Латвии». Артисты вернутся в Москву и Санкт-Петербург, но останутся в памяти тех, кто увидел их на сценах и улицах Риги, Лиепаи, Вентспилса. Еще один след оставили после себя ведущие российские театры – златолистные ивы, высаженные на берегу рижского городского канала.

Современные подходы к классической драме

Пустить корни

Посадка деревьев – новая традиция «Золотой маски в Латвии». Порода деревьев перекликается с названием фестиваля, для которого отбираются спектакли, номинированные на российскую театральную премию «Золотая маска». В минувшую пятницу у здания Национальной оперы было высажено пять златолистных ив, в чем приехавшие на гастроли актеры и режиссеры принимали непосредственное участие. Каждое деревце обнесено кованой чугунной оградой (подарок от Северстали) с табличкой с названием театра и фестиваля. Так, в Риге появились деревья Александринского и Михайловского театра из Санкт-Петербурга, Московского академического театра им. В. Маяковского, Российского академического молодежного театра и Музыкального театра им. К. Станиславского и В. Немировича-Данченко.

«Золотая маска в Латвии» – результат двустороннего культурного сотрудничества Латвии и России, поддерживается министерствами культуры обеих стран.

Не дать развернуться герою

А накануне в театре «Дайлес» Александринский театр давал «Гамлета» в постановке худрука театра Валерия Фокина. Рига не стала исключением – реакция на новаторскую постановку трагедии Шекспира была прямо противоположной. От «слишком поверхностно» и «это не мое» до «а мне понравилось!». Я склоняюсь к последнему мнению, но с оговоркой, что такая постановка меня лично до глубины души не тронула. Сам Фокин скептически отзывался о том, что его трактовка шекспировской трагедии может вызвать потрясение. Но с точки зрения режиссуры, сценографии, света, заслуженно получившего «Золотую маску», это интересная работа. И в ней четко читается замысел сочинителя спектакля – адаптировать хрестоматийный сюжет к нашему времени. Отсюда внешний схематизм постановки и гротеск мизансцен, а также цинизм по отношению к оригинальному авторскому тексту, который высушен по максимуму.

Герой постановки Фокина – Гамлет негамлетовского времени, когда геройство уже никому не нужно и потому обречено. Спектакль можно назвать зеркалом нашего времени. Времени, в котором школьники читают классику в кратком адаптированном переложении, сохраняющем лишь сюжетные линии. Времени, когда все делается по-быстрому из-за нехватки того самого времени и переизбытка информации. Рефлексии остались в прошлом и возникают разве что в нетрезвом состоянии и у психически больных (ну, и еще в Интернете, но разве это реальная жизнь?). И рассуждать об устройстве мира и человеческих отношений фокинский Гамлет начинает именно на пьяную голову. И именно эти появившиеся вдруг в голове мысли становятся началом конца. Но режиссер не дает ему развернуться – времени на спектакль всего 110 минут. Остальные персонажи еще более схематичны. Трагедия фокинского Гамлета – это трагедия поколения, превращенная им в трагифарс. Язык гротеска не оставляет возможности прочувствовать глубину трагедии и осмыслить ее. Во всяком случае, пока ты находишься в зале.

Время безжалостно все обесценило – и в первую очередь жизнь человеческую. В погоне за властью, равно как и в бессильной борьбе с ней, люди гибнут в ее же жерновах. Со словами «Убрать трупы! Играть марш!» приходит новая власть, впереди новые протесты и новые жертвы, но и сама власть не вечна... Обесценилось и искусство, так что «Гамлет» Фокина – это еще и карикатура на современное искусство, в котором есть концепция, но нет души.

Мой Гамлет

После спектакля Владимир Вигман, замредактора журнала «Открытый город», скажет, что если бы он писал об этом спектакле, то назвал бы свою статью «Гамлет.сom». Такой Гамлет должен быть понятен и близок новому поколению. Но так ли это? Как сам 30-летний актер Дмитрий Лысенков относится к образу, созданному им на сцене?

– Ваш Гамлет – циник?

– Все кругом циники. В жизни вообще мало светлых, незащищенных личностей. Цинизм – это способ защиты, и в этом отношении мой Гамлет не отличается от других. Другое дело, что ему есть что защищать – его внутренний мир богаче, чем у прочих. Есть некие морально-этические нормы и принципы, нарушать которые я в призме персонажа даже не знаю как, но это происходит сплошь и рядом, это делают люди разных поколений, принципов и беспринципностей. Но как только он встает на путь расправы и действует теми же методами, что и другие – борясь злом со злом, он погибает. И как личность, и как человек.

– Многие актеры мечтают сыграть Гамлета. Можно ли мечтать о такой роли в трактовке Фокина?

– Я не мечтал играть Гамлета, но возможность подвернулась, и это неплохо. Но я себе иначе представлял эту роль. В силу уровня текста мне бы хотелось соприкоснуться с высокой литературой, а не с такой адаптацией. К сожалению, я не произношу весь знаменитый монолог Гамлета, хотя и знаю его. Хотелось бы, конечно, но не вышло. Это к режиссеру. В угоду восприятию современного зрителя, который не выдержит пяти актов трагедии, все сокращено и превращено в некий комикс. Тема смерти и самоубийства, страха перед смертью и того, что ждет человека после смерти («Какие сны в том смертном сне приснятся?»), в нашем спектакле вырезана. Хотелось бы сыграть Гамлета с той же энергетикой, но глубже, не так упрощенно.

– Но режиссер говорит, что такой Гамлет ближе молодежи, она считает его своим парнем.

– Они меня считают свои парнем, потому переносят это отношение и на моего героя, Гамлета. Это вопрос заразительности энергетики злости на время. Непримиримость с действительностью – российской в особенности. Своим протестом мой Гамлет близок молодым. Я, наверное, отражаю их позицию «злости на старых пердунов» (цитата из фокинского «Гамлета». – Авт .).

От себя скажу, что Фокин этим спектаклем не заигрывает с молодежью, а заманивает ее как в театр, так и в литературу. Его схематичный «Гамлет» – приглашение к чтению, к просмотру других «Гамлетов», коих в истории кино и театра достаточно, чтобы понять, чем же на самом деле мучился шекспировский Гамлет.

Бег по кругу: в театре как в жизни

«Таланты и поклонники» – первая работа литовского по происхождению и московского по образованию и духу режиссера Миндаугаса Карбаускиса в Театре им. В. Маяковского в должности художественного руководителя. Он бережно отнесся к слову А. Островского, так что постановка получилась в духе традиций академического театра. Новаторское решение – поворотный круг сцены, который приводят в движение сами артисты. На нем и разворачивается действие, и декорации из листов ржавого металла, которые не меняются на протяжении спектакля и имитируют театральные декорации (такой театр в театре задан содержанием пьесы), выполняют вторичную роль. Эта карусель – оттолкнись ногой и поехал – символ жизненной круговерти и погони за недостижимым счастьем, за несуществующим идеалом, тщетная попытка убежать от себя. Такой подход призван раскрыть характеры персонажей через движение и решить проблему статичности в спектакле, который идет три с половиной часа.

В этом спектакле задействовано старое и молодое поколение артистов Театра им. В. Маяковского – Светлана Немоляева, Михаил Филиппов, Игорь Костолевский с одной стороны и Ирина Пегова и Даниил Спиваковский с другой. Не скажу, что спектакль вызывает однозначную восторженную реакцию. До конца непонятен образ главной героини – молодой провинциальной актрисы Александры Негиной (Ирина Пегова), достаточно ровный, даже простоватый, зачастую легковесный и восторженный. Похоже, какие-либо переживания и метания ей чужды – по поводу карьеры, денег, устроенности в личной жизни. И уж совсем она не похожа на прагматичную барышню. Это не Лариса Огудалова из «Бесприданницы», хотя там и здесь присутствует тема женской зависимости и попранного мужского самолюбия наряду с желанием обладать красивой женщиной. Жених Негиной, студент Петя (Даниил Спиваковский), слишком комичен, чтобы вызывать серьезные чувства, а богатый помещик Великатов (Михаил Филиппов) не столь неотразим, чтобы бросить все и уехать с ним.

Наиболее правдоподобным вышел образ матери Негиной – Домны Пантелеевны, которую играет Светлана Немоляева. Для нее, вдовы музыканта провинциального оркестра, театр – это не возвышенные материи, а одни беды. Суровые будни без денег, с долгами, в нищей обстановке. Но и она не проявляет характера и никакого видимого влияния на дочь в выборе того, кто обеспечит устроенную жизнь, не оказывает.

Соглашусь с критиками, отмечающими монохромность спектакля и монотонность действия. Все актеры сами по себе – звезды сцены и экрана, но в этой постановке что-то не дает им разыграться в полную силу, показать темперамент. В погоне за хореографичностью, за бегом по кругу потерялись характеры.

Оксана Донич, портал русской газеты Латвии "Час", Рига, 08.10.2012