В репертуаре Натальи – своеобразные персонажи в спектаклях режиссеров Сергея Арцибашева, Леонида Хейфеца, Миндаугаса Карбаускиса, Никиты Кобелева, Александра Коручекова, Анатолия Шульева. Отрадно, что эти режиссеры, как будто чувствуя в актрисе огромные потенциальные возможности, пытались раскрыть в своих спектаклях самые разные грани её редкого дарования. Во всех ролях, будь то лирические героини, ярко гротесковые, загадочные, трагические или смешные, актриса всегда умна, нежна, иронична и легка. В последней по времени премьере своего театра «Пигмалион» по пьесе Б. Шоу в постановке Л. Хейфеца Наталья Палагушкина сыграла Элизу Дулитл, которая сразила зрителей своим потрясающим шармом, драйвом, нежностью и остроумием! Об этом спектакле мы рассказывали ранее.
Как бы банально это ни звучало, но к Наталье Палагушкиной применимо выражение: «Талантливые люди талантливы во всем». Если наш читатель как-нибудь зайдет на страничку актрисы в социальной сети, то увидит её рисунки, столь же удивительные и непредсказуемые по содержанию и по форме, как и её роли. После премьеры «Пигмалиона» интервьюер попросил «аудиенции» у замечательной молодой актрисы и получил согласие. С трудом втиснувшись в её гримёрку, по габаритам напоминающую средних размеров шкаф, мы начали неспешную беседу, которая то и дело прерывалась очаровательным, заливистым смехом моей собеседницы.
Наталья, рискну предположить, что вы попали в театральную сферу по обычной схеме: драмкружок в школе Новосибирска – студия в каком-нибудь ДК – Щепкинское училище?
Началось все с новосибирской студии «Смайл», в которой я проработала пятнадцать лет! В эту студию папа с мамой отвели меня, когда мне было четыре года.
Стало быть, они - театральные люди?
Нет, папа профессор, доктор технических наук в области судовождения и гидромеханики, академик Российской академии естественных наук. Работает он в Академии водного транспорта проректором по научной части. А мама – инженер-строитель.
И как же они решились бросить любимую дочь в такой омут, как театр?
Видать, такая уродилась. Я еще с малых лет твердила, что буду артисткой. И они, наверное, подумали: ну, куда ж её еще девать?! Хотя была проблема: я в детсаду не могла выучить ни одного стихотворения наизусть. И даже опростоволосилась на детсадовском выпускном вечере. Мама тогда от стыда закрыла лицо руками...
А сейчас вы легко учите текст?
Если понимаю, про что говорю, то легко. А если нет, то с трудом.
Несколько слов о студии «Смайл». Осталась ли в вашем сердце память о ней, о ролях, которые сыграли там?
Конечно! Там были замечательные педагоги. Студию организовал Эдуард Шорник. Помню, что играла заглавную роль в спектакле «Пеппи Длинный чулок». Однажды так наигралась, что на следующий день мама меня сутки не могла разбудить. Кстати, мы с этой студией ездили даже в Америку, выступали в Диснейленде. В студии работали суперталантливые люди, более талантливых я не встречала! Туда и поступить было сложно, надо было проходить какие-то тесты. В марте нынешнего года «Смайлу» исполнится тридцать лет!
Поедете праздновать?
Если не будет спектаклей в театре, то поеду. Я ведь дружу со многими прежними студийцами. Жизнь их разметала по разным городам, странам и профессиям. Их талант перешёл на другие сферы. Но профессиональной актрисой стала только я.
Положительно ли сказалось на вас и на ваших друзьях такое раннее погружение в почти профессиональный театр? Не ограничило ли оно ваш кругозор?
Нет, мне всё любопытно. Потому что мир такой интересный! Мне кажется, что глядеть в какую-то одну сторону глуповато. Сегодня есть театр, а завтра будет что-то другое.
И, тем не менее, вы пошли учиться в театральный институт!
Да, я пошла в Новосибирский институт, мне сказали, что примут. Но подруга уговорила меня поехать в Москву. И я поступила в Щепкинское училище на курс Виктора Ивановича Коршунова. Там вместе с ним работали замечательные педагоги – мой любимый Владимир Сергеевич Сулимов, гениальная Наталья Алексеевна Петрова, Александр Викторович Коршунов, педагог по вокалу Марина Петровна Никольская, которой 90 лет! В Щепкинском ее считают добрым ангелом училища! И я так считаю!
Вы – актриса от Бога, ведь недаром Он в ваши пять лет указал вам дорогу. Так ли уж необходимо было вам образование или нужна была просто «отделка» вашей индивидуальности?
В «Смайле» в игровой детской среде все было интуитивно. А в Щепкинском училище состоялась встреча с людьми, которые сознательно пришли заниматься этим делом. Не просто «тусоваться», любить друг друга и затевать какие-то забавные проекты. Это была настоящая школа, такие мощные азы, которые заложили в нас профессию. Кроме того, педагоги у нас были поистине гениальные. Считаю, что они вполне могли бы ставить спектакли в московских театрах. И, кроме того, они все были очень разные, поэтому мы могли познавать разные стили и театральные формы. Причем, они давали нам возможность самостоятельно мыслить: определяли общую канву, а остальное делали мы сами. Мне очень нравится, когда в нынешней работе режиссеры не лезут в мою кухню.
И все же можно ли сказать, что вы там сформировалась как актриса или это случилось намного раньше?
А я пока еще не стала настоящей актрисой. Для меня Театр Маяковского стал продолжением актерской школы. Сначала я училась у Сергея Николаевича Арцибашева. Он был гениальный артист: когда выходил что-то показывать, мы боялись даже слово произнести, чтобы не пропустить что-то важное. И не понимали, как он это делает?! Он был убедителен в любой роли, кого бы ни играл. Даже женщину. Я ему очень благодарна за то, что он взял меня в этот театр. И по-настоящему профессиональное обучение моё началось именно в театре. Потом пришел гениальный Миндаугас Карбаускис. Я не знаю другого режиссера, который так бы чувствовал форму.
Не было ли разочарования, когда в театре вы столкнулись с непростым «производственным процессом»?
Не было. Потому что я всегда знала и была готова к тому, что это трудно. Но очень интересно!
Не входят ли в противоречие «производство» и вдохновение?
Нет. В этих «производственных» условиях главное – расти личностно: читать книги, смотреть хорошее кино, ходить в музеи, общаться с интересными людьми, путешествовать...
Рисовать...
Ну, да, и рисовать. Но для меня рисование аналогично игре на сцене. Но главный секрет такой: надо ко всему относиться радостно! Как только человек начинает думать о том, что всё не то и всё тяжело, он загоняет себя в тупик и не может ощутить счастье в этой профессии. А без такого ощущения ею лучше не заниматься.
Вернемся к началу вашей творческой жизни. Почему вы оказались именно в Театре им. Вл. Маяковского? Просто потому, что пригласил Сергей Арцибашев?
Когда я поехала в Москву, то сказала маме, что буду работать в «красном театре». И первый спектакль, который я увидела в Москве, был «Развод по-женски»! Он же стал первым спектаклем, в который меня ввели, когда я пришла сюда работать. Это, конечно, мистика, но осознанного выбора, наверное, не было. Мы показывались во все театры, и меня взяли в Маяковку.
Иногда говорят, что молодые актеры на первых порах обязательно должны побывать «в засоле», то есть, ожидая роль, походить в массовке. Был ли такой «засол» у вас?
Нет, у меня простоя не было, Сергей Николаевич сразу дал мне хорошие роли. Я даже была назначена во второй состав на роль Ирины в «Трех сестрах».
А как же хор в «Женитьбе»?
В него я ввелась сознательно, чтобы съездить на гастроли в Новосибирск. А вообще-то хор - это возможность пообщаться с подругами, «потрындеть» за кулисами...
Вы за девять лет службы в театре успели поработать с несколькими режиссерами, очень разными по театральному мировоззрению. Не разрушает ли это в вашей актерской душе какое-то единство стиля? Или такого единства и не должно быть?
Недавно мы с мужем говорили о том, что есть актеры, которые всю жизнь следуют определенному стилю и используют одну краску. Мне кажется, что это не правильно. В этом случае человек не развивается. Ведь человек в разных ситуациях всегда многообразен в своих проявлениях. А единообразие его обедняет. Я слышала мнение, что у Театра Маяковского нет своего лица. Могу ответить так: «У нашего театра не просто есть своё лицо. Он многоликий!» И это замечательно. Потому что, если ты любишь классику, ты можешь посмотреть спектакли Леонида Ефимовича Хейфеца. Если тебе большое по нраву современный театр, то пойти на театральные сочинения Никиты Кобелева. Если зритель хочет увидеть ярко-театральные и комедийные спектакли, то нужно идти на то, что ставит Юрий Иоффе. Если ты любишь чистоту театральной формы и интеллектуальный театр, тогда надо смотреть спектакли Миндаугаса Карбаускиса. То есть, у нас спектакли – на любой вкус. Это и есть лицо нашего театра! Я бы не хотела работать в другом театре, потому что там есть та самая ограниченность, о которой вы спросили.
С театром мы разобрались. Теперь о вас. Я пытался определить вашу театральную природу, направление, амплуа, но не смог. В каждом спектакле вы разная: в одном трагическая, в другом гротескная, в третьем – странная, загадочная, в четвертом - клоунесса. Даже почти освоили амплуа травести. Так какая вы на самом деле? Определяете ли вы свою стезю: это мое, а это не мое?
Я и сама не могу определить, кто я такая. И раньше очень страдала от этой мысли. Думала, ну, почему другие всё знают про себя? (Например, у меня есть друг, который говорит: «Я – герой-любовник»). А потом подумала: может быть, это есть счастье, пока ты не определилась, кто ты есть?! Тогда ты можешь развиваться и бросать себя в разные стороны и направления! А когда ты, наконец, поймешь все про себя, значит, ты умер!
И все же хочу докопаться. Поскольку вы сами вспомнили «Трех сестер», то воспользуюсь их примером. Кого бы вы сыграли: Ольгу, Машу или Ирину? Кто их трёх вам «личит»?
Раньше точно знала, что Ирина. А сейчас не могу ответить.
У вас своеобразная актерская природа: с одной стороны, вы погружаетесь в образ, а, с другой, умеете от него отстраниться и остаться на сцене самой собой. Причем, это происходит во всех ролях: от Островского до современной пьесы. Такая двойственность у вас от Бога или это осознанное выстраивание собственной актерской техники?
Я всегда ищу человека. А потом пытаюсь найти точки соприкосновения персонажа с собой и «оживить» его. Но если не нахожу человека – это катастрофа!
Бывало, что не находили?
Да. Иногда была не согласна с трактовкой режиссера. И если я не понимала, что мне предлагает режиссер, то ничего с собой не могла поделать: сразу возникала стенка, которую не могла пробить. Может быть, это не профессионально... Мне в таких случаях коллеги иногда говорили: «Ты должна это выполнить! Ты ведь краска!» А я думала, ну, какая может быть краска без моего подключения?! Но я все же завидую артистам, которые могут сделать роль чисто технически.
Зря завидуете. Технари остаются на втором плане, а вокруг вас в каждом спектакле образовывается какая-то особая аура - как будто луч света вас выхватывает и все начинает крутиться, как вокруг солнышка. Вы это чувствуете?
Мне странно слышать такое. Для меня гораздо важнее, чтобы спектакль воспринимался целостно, а я в нем как бы растворялась. Но когда я выхожу на сцену, то всегда веду диалог со зрителем, мне важно, чтобы меня услышали. А когда тебя не понимают, становится обидно. Хотя меня, наверное, многие не любят, как актрису. Я это знаю и принимаю. Потому что, как говорил Бернард Шоу: «Секрет успеха – в том, чтобы вызвать возмущение у как можно большего числа людей!»
Но вы, слава Богу, вызываете восхищение у «как можно большего числа людей»!
А это – другая сторона медали: сколько в человеке добра, столько в нем и зла.
Не буду развивать этот спорный тезис и перейду к другому свойству вашей актерской индивидуальности. Я видел почти все ваши спектакли, и мне казалось, что вам все дается очень легко и просто. Допускаю мысль, что я заблуждаюсь...
Да, вы, безусловно, заблуждаетесь. Я выпускаю спектакли не просто мучительно, а маниакально мучительно! И к моменту, когда прихожу к легкости, начинаю почти сходить с ума! Например, трудно описать, с каким трудом выпускался один из четырех моих самых любимых спектаклей в этом театре – «Не все коту масленица»! У нас был длительный процесс репетиций с Леонидом Ефимовичем Хейфецем. Агния стала моей первой большой ролью еще при С.Н. Арцибашеве. Спектакль был не сразу замечен, но потом получил кучу всяких премий.
А какая из героинь - самая любимая и наиболее похожа на вас?
Агния. Ее сверхзадача: «Любовь нельзя купить! Она либо есть, либо ее нет!» Агния очень сложна. Она независима, честна, открыта. А по характеру она – маленький зверёныш! И, при этом, обладает большим чувством юмора. Вообще, Леонид Ефимович ставил спектакль об Ипполите, о человеке, который становится настоящим мужчиной. А провоцирует его на это женщина – Агния! Об этом хорошо сказал Бернард Шоу: «За каждым великим мужчиной всегда есть женщина, которая в него верила».
Первым спектаклем, который я увидел с вашим участием, стал «Отцы и сыновья» Брайана Фрила в постановке Л.Е. Хейфеца. Интересно ли было работать в этом спектакле?
В этом спектакле очень сильный состав артистов! Л.Е. Хейфец собрал мощные индивидуальности. Замечательные роли у Шуры Ровенских, Юрия Соколова, Евгения Парамонова и, конечно же, блистательного актера Александра Шаврина, который совсем недавно ушёл из жизни! Саша играл Николая Петровича – моего мужа, и быть его женой и партнером на сцене – счастье! Театр потерял большого артиста и человека...
Прочитал в какой-то статье: «Возникает впечатление, что Наталья Палагушкина играет лично для каждого зрителя». Это входит в вашу актерскую задачу?
Это моё убеждение: если я не буду играть для каждого, то ничего не получится. И как раз в спектакле «Не все коту масленица» я это проверила. В этом спектакле я веду диалог не только с партнерами, но и со зрителями. И пытаюсь им сказать: «Девушки, выходите замуж только по любви!»
А какие еще спектакли вы могли бы назвать любимыми?
«Человек, который принял жену за шляпу» Оливера Сакса и «Декалог на Сретенке» Саши Денисовой, оба в постановке Никиты Кобелева. Мои персонажи в них – это живые люди, и я их так люблю, что, когда выхожу на сцену, у меня от любви в животе что-то скручивается!
В этих спектаклях, если ты не вступаешь в контакт со зрителями, ты заведомо проигрываешь. А если разговариваешь, как обычный человек, подключаешь душу, тогда все движется так, как нужно. И самое главное – достучаться до тех, кто с самого начала сидит с постными лицами и не включается в действие. Миндаугас как-то раз сказал: «Когда к вам приходит зритель, он изначально хочет вас полюбить. Так дайте ему эту возможность!»
В «Декалоге на Сретенке» вы играете двух удивительных девушек: первая – на редкость смешная, как говорит подрастающее поколение, «прикольная», а вторая трагикомическая...
Поправлю вас: не двух, а одну. И в той, и в другой роли фигурирует одна и та же девушка. Я играю историю своей подруги-кинорежиссера.
В этих ролях я почувствовал еще одну вашу черту: умение по-своему выразить свою гражданскую позицию, ощущение несправедливости по отношению к простым людям. Это тоже сверхзадача?
Ощущение несправедливости – это одна из главных тем моей жизни. Для меня неприемлемо, когда обижают слабого, маленького человека. Но такую позицию можно назвать и моей проблемой. Я могу долго терпеть несправедливость в отношении себя, но потом, в конце концов, взрываюсь. Если меня где-то обидели, то я уже туда никогда не приду.
Судьба вашей легкомысленной девчонки, оказывающейся потом в подвале Лубянки, до сих пор будоражит душу...
Я думаю, что она несчастна с самого начала. Она обуреваема комплексом – стараться всем понравиться, быть всем угодной. Просто она вынуждена прятаться за какие-то внешние детали: татуировки, деньги и т.д. – и все время доказывать, что она тоже интересный человек. И этот комплекс приводит ее к тому, что она предает свою подругу. А потом всю жизнь живет с этим. Когда моя подруга, историю которой я играю в этом спектакле, рассказывала мне о своем грехе, то она страшно переживала и покрывалась пунцовыми пятнами. А после того, как она пришла на спектакль со своим молодым человеком, он ей сделал предложение.
Мне понравился спектакль Анатолия Шульева «Я была в доме и ждала» по пьесе Жана-Люка Лагарса и ваша роль в нем. Пожалуй, это самый спорный и загадочный спектакль в вашем репертуаре. Уходишь с него, и хочется что-то додумать, попытаться проникнуть вглубь. Ваша роль самой младшей – как айсберг. Вы в этой роли свободны, ироничны и легки. Но все же в ней есть какая-то скрытая трагедия. Или я не прав?
Это тяжелый спектакль, и роль такая же. Моя героиня жила всю жизнь под гнетом ушедшего брата. Никто ее любит и не обращает на нее внимание. Не знаю, как решился Толя Шульев в своем возрасте поставить такой спектакль. Я бы не решилась. Хотя есть, например, известный молодой режиссер Ксавье Долан , который снял семь картин, в том числе, несколько – по Лагарсу. Его называют 27-летним гением.
В репертуаре театра, и в вашем также, есть спектакль по Бертольту Брехту «Господин Пунтила и его слуга Матти». Как вы относитесь к такой сложной театральной стилистке?
Это – блистательный спектакль, один из моих любимых! В нем есть подтекст, он сплетён, как кружево. Я в нём выхожу в конце первого акта, а до этого сижу за кулисами, наслаждаюсь и не понимаю, как Миндаугас сделал это?! И для меня загадка, как это могли не оценить критики и зрители?! Мне очень обидно и за Миндаугаса, и за блистательного Михаила Ивановича Филиппова, и за Толю Лобоцкого, и за всех девочек, которые там играют. Там ко всему прочему подобрался очень дружный коллектив. И все актеры очень любят этот спектакль.
Может быть, стилистика брехтовского театра чужда российскому зрителю?
Но ведь тот же Юрий Бутусов ставит Брехта, и его спектакли пользуется успехом! А у Карбаускиса Брехт более интеллектуален. Мне поначалу казалось, что наши зрители не хотят думать. Но теперь спектакль идет в нашем филиале на Сретенке и пользуется большим успехом.
Я слышал хорошие зрительские отзывы о спектакле «На чемоданах» режиссера Александра Коручекова. А вам самой нравится спектакль?
В этом спектакле играет половина труппы театра Маяковского, и мы все его обожаем! Там атмосфера такая, как будто в Новый год приезжаешь за стол к родственникам! Все артисты очень трепетно относятся к этой работе и поддерживают друг друга.
Последняя ваша премьера – «Пигмалион» Бернарда Шоу в постановке Леонида Хейфеца. Какова, на ваш взгляд, сверхзадача роли Элизы Дулитл?
Сверхзадача роли Элизы – это чувство собственного достоинства, которое нельзя ломать. Есть люди со стержнем, а есть без него. Элиза родилась со стержнем. Она необыкновенно талантливый человек.
Мне показалось, что вы в этом спектакле «купаетесь» почти в каждой сцене. Но особенно меня поразило внутреннее единство вашей Элизы с отцом, видно, что они на самом деле родные души!
Мы с Юрой Соколовым говорили о том, что нельзя упускать эту тему. Они должны быть, действительно, родными душами. И вообще в спектакле Леонида Ефимовича есть внутренние пристройки актеров и персонажей друг к другу. По моей линии – это отношение Элизы к отцу, к Хиггинсу – как к ученому и как к мужчине, к его матери, к Пикерингу, к миссис Пирс. И не только к персонажам, но даже к полученной денежке, к фиалкам, которыми торгует.
В телевизионной передаче после премьеры вы сказали, что Элиза не может быть на третьих ролях. А вы сами могли бы? Есть ли в вас лидерское начало?
Ой, я не знаю. Это похоже на то, когда молодые девчонки говорят: «Если я не буду артисткой, то сойду с ума!» Это, по-моему, такая ерунда! Мир огромен и удивителен. Любой человек может себя найти в каком-то деле. Ты можешь быть талантливой мамой, начнешь рисовать или будешь пол мыть талантливо! Если бы так случилось, что театр ушел из моей жизни, то я бы не скучала.
Как вы взаимодействовали в «Пигмалионе» с партнерами, в том числе, с Игорем Костолевским?
Игорь Матвеевич – великолепный партнер и настоящий друг и помощник! Он на редкость трудоспособный, слушающий режиссера артист.
Возникали ли у вас за эти девять лет службы в театре какие-то противоречия? Например, непримиримые несогласия и споры с режиссерами?
Конечно, возникали. И это нормально! Мы же живые люди. Можем ссориться друг с другом, доказывать свою правоту. Противостояние, споры – это и есть сотворчество. Если бы мы все друг с другом ладили, это было бы скучно! И, в конце концов, сошли бы с ума.
А с Миндаугасом Карбаускисом у вас были споры?
У меня не было такой роли, чтобы можно было с ним спорить. У Миндаугаса всегда есть в голове решение спектакля. И когда у него что-то не получается, он начинает сильно переживать. А если ты начнешь переживать вместе с ним, то мы сойдем с ума. Поэтому лучше попробовать его понять. Но он не диктатор, не пытается тебя подавить. Он живой человек: кому-то его режиссура близка, кому-то нет. Но это вполне нормальное явление.
Вы чуть раньше процитировали высказывание Карбаускиса о любви зрителей к актерам. Честно говоря, никогда бы не подумал, что Миндаугас может такое сказать. Мне казалось, что он всегда невозмутим, несколько холодновато-отстранён, и для него важен только процесс воплощения его замысла на сцене...
Нет, он теплющий! И даже горячий. И трогательный. А когда репетирует, он абсолютный ребенок – буквально горит и радуется, если у актеров что-то получается. А я восхищаюсь его спектаклями! Сколько любви, нежности, например, в его достаточно жестком спектакле «Изгнание»! После этого спектакля я еще раз убедилась, что Миндаугас вовсе не холодный.
Как началось ваше увлечение рисованием? Вы где-то учились?
Я никогда нигде не училась рисовать. Ещё в школе маму вызывали в школу. Сказали, что у её ребенка что-то с головой, потому что она нарисовала маму с черным лицом. Я никогда с тех пор не рисовала. И только четыре года назад начала экспериментировать. У меня была депрессия, но я сказала себе, что погружаться в это состояние нельзя. И начала рисовать. Теперь рисую каждый день. И для меня это спасение. А учиться никуда не пойду. И книжки умные по этому предмету читать не буду. Потому что считаю: если человек начал заниматься творчеством, он должен пройти свой путь от начала до конца. Кстати, с 5 по 11 марта в галерее Арка состоится выставка моих работ.
В финале несколько вопросов о личном. Если такая независимая и свободолюбивая девушка, как Агния, похожа на вас, значит вашему любимому человеку с вами нелегко, потому что вы, наверное, ждете от него чего-то исключительного?
Но он у меня уже самый лучший! Если бы он не был таким, я бы за него замуж не вышла! И Агния бы не вышла за Ипполита, если бы он в результате не стал бы самым лучшим! И именно она дает ему «пинка» и по сути дела создает его! У меня, кстати, и папа, и старший брат - настоящие мужчины! И, признаюсь, что люблю мужчин больше, чем женщин. Меня повергают в шок мужчины, которые могут обидеть слабого. Или жадные. Не в смысле денег, а если они душевно жадные.
А чем занимается ваш муж?
Мой муж Егор Харламов – актёр Театра им. Ермоловой, которым руководит замечательный Олег Меньшиков. А ещё он снимает анимационные фильмы.
Не жалеют ли мама с папой спустя 25 лет, что привели вас в театральную студию?
Они счастливы! Считают, что все мои слезы и муки не напрасны.
Беседу вел Павел Подкладов, «Подмосковье без политики»
Фото Елизаветы Кешищевой, Евгении Сириной, Сергея Петрова, а также из архивов Театра им. Вл. Маяковского и Натальи Палагушкиной
