Театр им. Вл. Маяковского.
Режиссер Миндаугас Карбаускис, художник Сергей Бархин.
Горстка клоунов с красными носами-шариками мерзнет на вокзале. Железная дорога. Анна Каренина погибла на станции Обираловка, Лев Толстой умер на станции Астапово. Кити (она же Соня) сошла с ума и стала причиной гибели мужа. «Русский роман» — это когда страсти разрывают душу и небывалое счастье оборачивается небывалой же трагедией. Поэтому в начале спектакля Театра имени Маяковского и появляются клоуны — о драме лучше рассказывать легко, даже весело, иначе получится плач.
Драматург Марюс Ивашкявичюс и режиссер Миндаугас Карбаускис предприняли увлекательнейшее путешествие внутрь романа «Анна Каренина», перемешав хрестоматийные сюжетные линии с перипетиями семейной жизни самого Толстого. Они осмелились даже дописать, додумать некоторые сцены — и получилось это, надо отметить, превосходно, естественно, на одном дыхании. Вот Левин, вернувшись из Москвы после унизительного отказа Кити, разговаривает с Агафьей Михайловной (Майя Полянская). Конечно, диалога этого в романе нет, как и многих других, но за каждым словом — уклад старинного дворянского дома, утерянный навсегда кодекс чести, нежные, деликатные отношения между людьми. Вымысел и реальность переплетаются так тесно, что не различишь. Между ними почти нет зазора — как в знаменитой сцене объяснения Кити и Левина с мелком в руках за ломберным столом. Известно, что в жизни Лев Толстой и Сонечка Берс стояли у заиндевевшего окна, он писал начальные буквы важных признаний, она не разгадала ничего, в романе Кити все ловит на лету, а в спектакле ей на помощь приходят дамы, подсказывая смысл заветных знаков. Зритель и не замечает, когда Кити превращается в Соню, Софью Андреевну, а счастливая и осмысленная семейная жизнь начинает трещать по швам.
Сейчас настало время пристального интереса к личной жизни великих. И даже не очень великих: Константина Симонова сегодня вряд ли читают, а вот подробностями его отношений с Валентиной Серовой интересуются многие. Сеть полна комментариев по поводу трагической жизни Марины Цветаевой и Осипа Мандельштама, все жаждут новых и новых подробностей, а попроси этих жаждущих прочитать наизусть стихи — растеряются. Лев Николаевич тоже попал в эту обойму — во многом благодаря недавно вышедшим замечательным книгам Павла Басинского, одна из которых, «Бегство из рая», едва ли не впервые рассказывает не только о драме ухода гения, но и о драме его жены. Спектакль Театра Маяковского продолжает эту историю: Софья Андреевна — Евгения Симонова — это главная героиня, а сам Толстой на сцене ни разу так и не появится, совсем как Пушкин в пьесе Булгакова.
Кто она — патологическая ревнивица или преданная мать, родившая мужу в общей сложности тринадцать детей? Безумная истеричка или верная помощница, от руки переписывавшая его романы? В ее пользу играет время: об учении Толстого и его сложных философских исканиях знают единицы, «Войну и мир» и «Анну Каренину» до сих пор читает и перечитывает весь мир. Евгения Симонова, как-то очень изящно и с большим успехом перешедшая на возрастные роли, играет не ее адвоката и не ее прокурора. Она играет ее любовь — и делать это ей тем более сложно, что играть приходится в одиночку, среди сонма детей и «темных людей». И ее страстные монологи, обращенные к мужу, приходится говорить в пространство.
Лаконичное оформление Сергея Бархина помогает держать верную интонацию и интеллигентность тона — а это фирменный знак лучших спектаклей Карбаускиса, ученика Петра Фоменко. Традиционные колонны дворянского дома, простой дощатый пол, венские стулья — и стог сена как знак близости к некоему вечному и незыблемому, простому началу. Вовсе не народному в расхожем понимании слова — о восхищении Льва Николаевича косьбой на лугу и даже мечтах жениться на крестьянке здесь говорится с нескрываемой иронией. Как и о толпе чужих людей, окруживших умирающего писателя и жадно ловящих каждое его слово «для потомства». Прекрасной иллюстрацией к этой сцене могла бы стать картина Чюрлениса «Истина», висящая в его музее в Каунасе: там сонм жадных отвратительных рук тянется к чему-то невидимому. Куда большее сочувствие вызывает Софья Андреевна, которую, как известно, в дом к умирающему на железнодорожной станции мужу так и не пустили, — она заглядывала в окошко.
«Русский роман» Карбаускиса в театре Маяковского — спектакль, обреченный на успех. И не только благодаря известной «европейскости» взгляда на очередное «наше все» или своим несомненным художественным достоинствам. Он — как и наделавшая столько шуму выставка Серова — отвечает на некую важную общественную потребность. В опоре, основе, идеале. Можно голос сорвать, рассуждая о скрепах, — а где их взять? Только в культуре, как выясняется. И даже появление на первом плане Софьи Андреевны Толстой не случайно — она хранительница традиций, семьи, она одна способна выжить. Как не случаен и финал спектакля: это ее сон о том, что все дети живы, даже Ванечка, что все вместе, все едят суп и все любят папа. И нет ей никакого дела до того, что оставшихся в живых Толстых раскидало по всему миру, что в Америке с лекциями об отце выступает Илья Львович, а перед ним почтенную публику веселят на сцене клоуны. Те самые, с красными носами-шариками. Потому что она по-прежнему любит и верит. И это еще большой вопрос, что важнее и что труднее — любить все человечество или одного человека, своего мужа Левушку.
Нина Агишева, «Петербургский театральный журнал»
Оригинальный адрес статьи
