Так чистый, вечный и привычный театр в спектакле Золотовицкого намеренно смешан с театром современным, обходящимся без толстого слоя краски и надбытовых интонаций. Этот стилистический микст создан вполне осознанно, разные театральные ингредиенты хорошо уживаются друг с другом, ничто не выпячивается и ничему не противоречит.
«Проведя с Шекспиром полгода, — говорит режиссер, — мы в очередной раз убедились, что это интонации нашего времени: юмор, герои, злободневные понятия харассмента, бодишейминга, движение Me Too». Тут и не поспоришь — конечно, пьеса Шекспира «Мера за меру» написана, в том числе, и про харассмент, хотя тогда и слова-то такого не было. Более того, Бомарше писал свою «Женитьбу Фигаро» и про харассмент тоже. Насчет бодишейминга не уверена, а вот Me Too — вне всякого сомнения (впрочем, и об этом определении тогда слыхом не слыхивали). Живой, динамичный и весьма неглупый спектакль Саши Золотовицкого, по большому счету, прямолинеен. Он такой же черно-красно-белый, как и его сценография, также выразительная и умная.
То, что играют Наталья Палагушкина и Евгений Матвеев, это беспримесная актуализация темы. Изабелла у Палагушкиной — девушка с недюжинной волей, абсолютным чувством собственного достоинства и действительно железными нравственными принципами. Анжело у Матвеева — не очень сложно устроенный современный мужчина, цивилизованные черты поведения у которого — всего лишь хрупкая оболочка. Стоит такому получить властные полномочия, как от его цивилизованности не остается и следа. Что касается Герцога-Гарнова, то к финалу он уже попросту настоящая свинья. Финал режиссер меняет. Герцог в спектакле не предлагает Изабелле в порыве великодушия руку и сердце (эти классические боги из машины, и правда, сегодня уже ни с чем не вяжутся), но грубо и цинично склоняет ее к сожительству. И тогда наша героиня, что Таис Афинская, поджигает к чертям весь этот насквозь прогнивший «Персеполис». Надо признаться, по логике действия она поступает совершенно правильно!
Однако еще одна тема звучит в спектакле громко и отчетливо, хотя в своем предуведомлении режиссер о ней ничего не говорит. Мужская властная компания — что Герцог, что Анжело, — являет собой типичную картину вседозволенности. Право сильного здесь — отнюдь не только мужское право, но необсуждаемая и ненаказуемая привилегия любого начальника. Тем более что Анжело тут вершит праведный суд над преступными элементами. И теми же руками, что его вершат, сам он совершает гнусности, не испытывая при этом никакого когнитивного диссонанса. Правосудие, одним словом. Вот тема так тема!