Сегодня пьеса Александра Вампилова «Старший сын» идёт сразу в нескольких московских театрах. Неугасающий интерес к истории, придуманной почти 60 лет тому назад, – убедительное доказательство того, что и в наши циничноэгоистичные времена взаимопонимание между «отцами» и «детьми» не только возможно, но и необходимо. Причём вторым зачастую даже больше, чем первым.
Пьеса, задуманная Вампиловым ещё в начале 60-х, пережив несколько серьёзных переработок, увидела свет рампы только на их излёте. Сегодня в это сложно поверить, но, когда «Старший сын» пробивал себе дорогу на подмостки через стройные ряды чиновников от искусства, главным аргументом запретителей была абсолютная чуждость пьесы советскому театру – «советский человек не может вести себя так безнравственно, как Бусыгин». Двое шалопаев после вечеринки укатили со случайными подружками в какое-то богом забытое Ново-Мыльниково, девицы от «продолжения знакомства» отказались, и юные авантюристы, опоздав на последнюю электричку, наскоро сочиняют байку о «блудном сыне», чтобы скоротать холодную ночь в чужом доме. Вампилов развернул этот незамысловатый, абсолютно анекдотический сюжет до уровня философской притчи, которая сегодня волнует зрителя едва ли не сильнее, чем в эпоху «золотого века» советской драматургии.
В Москве «Старший сын» по количеству одновременно идущих постановок обставил даже весьма и весьма злободневного шекспировского «Макбета». Худрук театра «Сфера» Александр Коршунов поставил эту историю лет пять тому назад. Через два года вышла премьера Дениса Бокурадзе в Театре на Таганке.
А по завершении «домашнего ареста» у зрителя появилась возможность увидеть эту историю в трактовке Театра Олега Табакова. Это не первое обращение театра к вампиловской пьесе. В 2008 году постановка Константина Богомолова наделала много шума. Актриса и режиссёр Алёна Лаптева вернула пьесу на афишу, и можно только радоваться, что спектакль, начинавшийся как дипломная работа студентов колледжа Олега Табакова, «дозрел» до репертуарного уровня.
Календарно две премьеры – табаковскую и маяковскую – разделяет всего несколько месяцев. Но этот короткий отрезок времени вместил в себя столько страха, боли и страданий, такое количество отдельных фатально невосполнимых утрат, разрушенных судеб и погибших надежд, что различия этих постановок уже невозможно оценивать только в театроведческих категориях.
Молодой режиссёр Анатолий Шульев (к слову, питомец Римаса Туминаса) увидел в роли Сарафанова Игоря Костолевского – актёра, по самой своей психофизике выламывающегося из границ этого образа. В изгнанном из провинциального оркестра кларнетисте видится не столько заурядный (режиссёр этот прямой традиционный ход считает слишком простым) неудачник, сколько так и не сумевший реализоваться большой музыкант, по неведомому капризу судьбы перенесённый из классов столичной консерватории на танцплощадку захолустного ДК. Такой же метаморфозе режиссёр подверг и Бусыгина: Алексей Дякин если и тянет на студента, то разве что на «вечного», уже изрядно потрёпанного жизнью, несмотря на относительную молодость. Его Володя ещё цепляется за большой город, в котором пытается чего-то достичь. Он пока не осознаёт в полной мере, что фортуна уже вытолкнула его в заколдованную глухомань, откуда ему не будет исхода, поскольку именно там должно свершиться его земное предназначение.
Полный текст статьи
