Московский драматический театр им. Вл. Маяковского.
Режиссер Анатолий Шульев, художник Ольга Богатищева.
Жан-Люк Лагарс (1957–1995) изобрел свою собственную манеру писать тексты для сцены. Такую, что для режиссеров постановка его пьес — настоящий вызов. К слову, сам он был режиссером, и его спектакли по собственным произведениям неизменно были провальными. Но это не помешало ему стать культовым автором, которого сейчас во Франции ставят чаще других драматургов второй половины XX века. «Я была в доме и ждала, чтобы дождь пришел» — предпоследний текст Лагарса, написан в 1994 году. Он уже знал, что умирает от СПИДа, и это не лишняя подробность для понимания его пьесы.
Говоря о своих принципах работы в театре, Лагарс использовал такую метафору: «Поставить пьесу — как провести допрос. Когда автор пишет пьесу, совершает ли он идеальное преступление? Какие улики и недоговоренности он оставляет незаметно для себя на месте преступления?»
Получается, цель идеального автора — зашифровать исходное событие (или чужой текст) так, чтобы «идеальный читатель», проведя глобальное расследование, раскрыл его. Такой автор напоминает героя романа Агаты Кристи «Убийство Роджера Экройда», но за одним исключением: Эркюлю Пуаро совершенно необязательно раскрывать именно это преступление и устанавливать истину, с тем же успехом он может раскрыть абсолютно другое. Возможны разные интерпретации.
Идеальное преступление
Состояние длительного ожидания чего-то важного, что может и не случиться, объединяет героинь пьесы. Их пять: Самая Старшая, Мать, Старшая, Вторая и Самая Младшая. Они очень долго ждали возвращения внука-сына-брата, и он пришел. Однако об этом мы узнаем с их слов: внук-сын-брат пришел, упал на землю, и они отнесли его в комнату, где он жил ребенком. Неясно, он спит, умирает или уже умер (и какова причина его смерти, почему замалчивается?). Пьеса строится вокруг этого события, в реальности которого легко можно усомниться.
Сюжет развивается не последовательно и линейно, а приливами, волнами. Героини постоянно возвращаются к теме ожидания, повторяя одно и то же по несколько раз с вариациями. Между ними нет конфликта — каждая существует в режиме монолога, нет индивидуальных речевых характеристик. Они не принимают решений, не совершают поступков: в триаде «намерение, готовность к действию и само действие» остаются на первом этапе.
Лагарса называют иногда «французским Чеховым». Действительно, в пьесе явно прослеживается цитирование «Трех сестер». Старшая — учительница, как Ольга; Вторая, мечтающая пойти на танцы в красном платье, — Маша; Младшая, которая рвется изменить свою жизнь, — Ирина…
Драматическое напряжение возникает благодаря загадке: мы не знаем точно обстоятельств события — возвращения брата. У каждой из героинь своя версия прошлого, и непонятно, что из этого соответствует действительности, и есть ли вообще эта действительность. Герои словно живут во времени «был-буду», моделируя реальность силой мысли, не ощущая себя в настоящем. Это видно по временам глаголов, которые использует Лагарс. Даже в названии пьесы использована особая временная форма, которой нет в русском, под названием subjonctif (субжонктив). Она обозначает действие, которое говорящий хотел бы реализовать, но при этом не важно, случится оно в реальности или нет.
Лагарс делит пьесу на части, разделяя их своим фирменным знаком (…). Режиссер может трактовать это как угодно: как перемену освещения, просто затемнение или же любое другое действие, помогающее переключить тему разговора, сменить план. Пьеса строится по музыкальными законам, на ритмически организованных повторах, что можно сравнить с «Болеро» Равеля.
Допрос Лагарса
Режиссер Анатолий Шульев, ученик Римаса Туминаса выпуска 2015 года, дипломный спектакль поставил по пьесе Ионеско «Король умирает». Хорошая подготовка для постановки Лагарса, один из самых известных спектаклей которого был по «Лысой певице». Точнее, по постановке Жоржа Батая 50-х годов, той самой, когда зрители просто ушли из зала (в свой спектакль Лагарс ввел персонажа — уборщицу, которая заставляла публику уходить со спектакля, правда, через сцену). Лагарс говорил о «Лысой певице» так: «Эта пьеса говорит о том, что ни о чем не говорит». «Я была в доме и ждала…», безусловно, наследует традиции абсурдистов.
Анатолий Шульев начинает спектакль с главного события: дождь все-таки приходит. Он врывается в атмосферу замершего старого дома, выстроенного художницей Ольгой Богатищевой, и постепенно отступает. Поскрипывают старый деревянный пол, лестница в комнату к таинственному брату, стол и стулья, трюмо, кровать, дверь, ведущая за кулисы. Капает вода в таз.
В «идеальном преступлении» Лагарса режиссер находит жертву: внук-сын-брат действительно умер. В репликах героинь подчеркиваются именно эти «улики». Весь спектакль они словно пытаются осознать случившееся и не могут. Они очень разные, у каждой свой характер, сыгранный гротескно.
Мать — Александра Ровенских, напротив, несет все тяготы по обеспечению жизнедеятельности дома. Всегда в пиджаке поверх платья, ходит со счётами, и жесты ее таковы, словно она смахивает костяшки, что-то считая. Она словно помешалась от горя, почти не видит тех, кто ее окружает.
Старшая Натальи Филипповой — словно Ольга из «Трех сестер», проверяет тетрадки, готовится принять свою участь быть всегда в доме и взять на себя роль Матери.
Вторая Анны-Анастасии Романовой — рыжая, в розовом платье, свободно танцует и еще надеется на жизнь.
Самая Младшая Натальи Палагушкиной — совсем ребенок, в леггинсах и длинном сером свитере, с двумя косичками, наивная. У нее своя особая связь с Матерью: то она держит маму за руку в моменты истерики, то мама — ее.
Все пятеро — одна семья, и они прислушиваются друг к другу. Каждая пройдет через все круги рефлексии: от тягости ожидания к несбыточным планам, к разрушению мечты. Повторы в тексте актрисы и режиссер используют для того, чтобы усиливать нужную эмоцию и доводить ее почти до крика, до абсурда. Иногда они словно подшучивают над своими героинями, показывают их смешными. Режиссер подчеркивает нереальность будущего тем, что актрисы выходят из роли и сухо рассказывают, что ждет их персонажей.
Каждый прилив, каждая волна текста Лагарса заканчивается знаком (…). Для режиссера это повод к исполнению пластического этюда: вот Мать укутывает сильно разнервничавшуюся Самую Старшую в плед, вот все сестры меряют красное платье; Самая Младшая танцует в красном платье танец о взрослении и рождении ребенка; вот все впятером стоят под зонтиком над рюкзаком внука-сына-брата, мерзнут, словно на кладбище, и только Мать никак не может поверить в то, что сын ушел из жизни и так ничего и не сказал.
В финале они открывают рюкзак внука-сына-брата и находят там банку с бабочкой. Вся семья окружает ее, все громко стучат по стеклу, наблюдая, как она мечется. И в конце концов банку открывают, выпуская бабочку на волю, подчеркивая, что персонаж, который так и не появился на сцене, умер, и душа его свободна.
Спектакль Театра им. Вл. Маяковского — третий вариант прочтения пьесы на русской сцене. Впервые пьесу поставили в Челябинском драматическом театре в 2007 году (он был объявлен во Франции «Годом Лагарса»). Французский режиссер К. Жоли оставила исходное событие неясным, как у Лагарса, и выстроила такую сценическую композицию, где главное —психологическое состояние одиноких героинь, взятое вне какой-либо реальности. Еще одну пробу сделал режиссер В. Витин в Красноярском ТЮЗе: он завершил спектакль появлением внука-сына-брата в белых одеждах, то есть счастливым воссоединением семьи, чем сменил жанр с трагедии на мелодраму.
Пока постановка Анатолия Шульева «Я была в доме и ждала…» кажется самой жизнеспособной: «идеальное преступление» Лагарса вполне может быть раскрыто и таким образом. Недаром за этой пьесой, поэтически осмысляющей ожидание, стоит пережитый Лагарсом опыт ожидания смерти.
Софья Козич, «Петербургский театральный журнал»
