"Афиша на заборе гласит" - "Враг народа". Без кавычек. Говорящую надпись сопровождает портрет элегантного господина в костюме, с тростью, цилиндром, платком в нагрудном кармане и… в противогазе.
Любопытен, однако, не сам субъект, но его поза, а еще точнее направление его указующего перста. Это тот случай, когда поза иллюстрирует гражданскую позицию, ну, например, как в известном памятнике, установленном на Красной Площади. Там Кузьма Минин указывает князю Пожарскому на Отечество, нуждающееся в спасении (раньше перст указывал на Кремль), а другой рукой вручает ему меч. Так и плакат безошибочно указывает на главного "Врага народа", по крайней мере, в этом московском театральном сезоне. На премьеру театра им. Вл. Маяковского по пьесе Генрика Ибсена. На плакате, по мотивам других плакатов, тех, что развешивать запрещено, и приписка имеется, и даже фамилия адресата: "Банду Стокмана под суд".
Театр им. Вл. Маяковского в прошлом носил имя Революции. Дух ее, кажется, отсюда не выветрился. Пришедший на пост худрука Миндаугас Карбаускис и впрямь затеял революцию, после которой в театре появились и новые пьесы, и молодые режиссеры, и зрители. Стремясь стать центром театральной жизни, находясь в самом центре города, т.е. неподалеку от всех площадных "премьер" этого сезона - от Триумфальной до Болотной, - театр не мог остаться равнодушным. Нынешняя премьера из категории "на злобу дня", но злобы в ней менее всего. Со сцены звучит, иногда слово в слово, то, что люди слышат на митингах и демонстрациях, но редко с экранов телевизора. "Враг народа", впрочем, идеологически выдержан и беспартиен: звучит здесь либеральное, но смотрится, порой, как анти... Спектакль играют, не играя при этом в политические игры. Его команда во главе с режиссером Никитой Кобелевым не лавирует между "согласными" и "несогласными", оставаясь в своем сценическом высказывании над схваткой. Не потому, что боятся стать поджигателями (а заодно и разжигателями "костров" свободы в неположенном месте – в юридическом, уголовном смысле), и не потому, что прикрываются политической терпимостью к "этим" и "тем". "Враг народа" - спектакль надполитический, ибо говорит о том, что старше и важнее политики – о Земле, которую мы воспринимаем как данность, и которая, если и может исчезнуть, то только в фильмах-катастрофах. На сцене Маяковки играют экологическую катастрофу (так обозначено действо), ее же и желают предотвратить. Кажется, нет у нас аналогов спектаклей со столь конкретной и прикладной сверхзадачей - донести до зрителя, что наш дом шире квартиры, города и даже страны. Экология заботит нас куда меньше, чем экономика, но у этих слов даже корень общий, "эко" - это "дом". "Враг народа" - спектакль тематический, но поскольку тема его глобальна, то и сценическое действие не замыкается на основном конфликте пьесы – борьбе за чистую воду. "Зеленый", социально ответственный спектакль не обещал быть приветливым и вывел на чистую воду и тех, кто ее загрязняет, и тех – кто ее мутит.
Отзывы о "Враге народа" зашкаливают в диапазоне от остросоциальных до оппозиционных. Театральная публика осталась к спектаклю неравнодушной. Политически неравнодушной. И это очень жаль, ведь спектакль повествует о куда более "долгоиграющих" вещах, чем постройки чиновничьих дач в заповедных зонах, незаконные вырубки и поджоги лесов, загрязнение рек и водоемов... Он о нарушенной экологии человека, о загрязнении его души и мыслей выгодой, о задымленности атмосферы, возникшей от перегоревших сердец. Впрочем, это оказывается куда менее интересно "испорченной" новостями публике, чем угадывание в спектакле современных политических реалий и персоналий. В осовремененной стараниями драматурга Саши Денисовой пьесе остались ибсеновские канва сюжета и норвежские фамилии персонажей, воспринимаемые зрителями как псевдонимы. Генрик Ибсен стоял у истоков "новой драмы", в которой умело переплетаются социальность и психология, в которой подробно выписанный внутренний мир героев, не отделенный от мира внешнего. Публика новейшего времени, кажется, испортила зрение диоптриями политики и потому с трудом способна видеть произведения о дне сегодняшнем, не осведомившись о политическом кредо его авторов. Спектакль Никиты Кобелева вовсе не оппозиционный, просто вольнодумный. В Театре им Вл. Маяковского были все условия, чтобы авторам спектакля вольно думалось. Из неволи политических предрассудков пытаются освободить и зрителей. Тщетно. Из двух составляющих постановки – экосферы и блогосферы - публике оказывается ближе последняя. Затронутыми оказались и высшие сферы: про космос рассуждает главный герой - курортный врач Томас Стокман (Алексей Фатеев), но зрителям куда интереснее слушать хулу в адрес высших кругов.
"Наш город – место притяжения инноваций…" - эта фраза открывает спектакль и сомневаться в месте и времени действия истории не приходится. Здесь вообще говорят открытым текстом: здесь слова "правящая элита", "откаты" и "федеральное значение" чудным образом складываются в одно предложение, а угроза привлечения к ответственности за "оскорбление чувств, разжигание и подрыв" и вовсе звучит рефреном. Знаковые в очках и пиджаках здесь противопоставлены незначимым в зеленых (болотных) джинсах и свитерах. Болотный оказывается здесь цветом времени, индикатором состояния общества.
По сюжету добрый доктор Стокман обнаруживает, что градообразующее предприятие – водолечебница - отравлена отходами кожевенного завода (его владельца и тестя доктора Стокмана играет Игорь Охлупин) и пытается сообщить об этом "городу и миру". Его брат Петер Стокман (Игорь Костолевский), напротив, желает скрыть это "пренеприятное известие", ибо оно влечет за собой банкротство города и его предприятий. Преисполненный идеалами добра и справедливости Стокман, эдакий революционно настроенный друг народа, как ракушками обрастает "доброжелателями" в лице продажных журналистов, главы ассоциации малого и среднего бизнеса, и, конечно, "сплоченного большинства", которые тянут доктора с его семьей и идеалами ко дну. Его старания по разрешению вопроса "Что делать?" они уводят в сторону традиционного "Кто виноват?". Доктор рассуждает о зараженном водопроводе, клика вокруг – о "заразной верхушке" властей предержащих. В борьбе за чистую воду Стокману придется окунуться в грязь (нашей) жизни, умыться собственной кровью и потом. "Сплоченное большинство", оно в спектакле и "единое", будет дружно голосовать в начале "за", а потом "против" по одному и тому же поводу. Друг будет объявлен врагом, а враги, как обычно, наденут маски друзей. В спектакле вместо масок - противогазы.
Форма спектакля, как и его содержание, – остросовременна (художник-постановщик Михаил Краменко). Минимализм и хай-тек – ничто здесь не отвлекает от слов, призывая к делу. На всем его протяжении зритель не чувствует себя в театре: не покидая кресла публика оказывается то в конференц-зале, то в зале ток-шоу, то перед экраном телевизора, то перед монитором компьютера. Открывает спектакль теленовость (на сцену проецируется изображение) о том, что "жить стало лучше, жить стало веселее": журналист (Сергей Удовик) и его собеседник мэр в одной мажорной тональности говорят, что им положено. Зритель одновременно видит проецируемые на экран лица и спины актеров, сидящих на сцене. В театре, как и в жизни, экран телевизора лжет. Здесь говорят про воду и прозрачная заслонка превращает сцену в аквариум, в котором, судя по сюжету, давно пора эту самую воду сменить. Над сценой подвешен короб, превращающийся то в жилище Стокмана, то кабинет редакции местной газеты. Этот короб будто бы символизирует то подвешенное состояние, в котором пребывают персонажи пьесы: не только борцы за правду, но и борцы с борцами. Короб кружится вокруг своей оси, того и гляди упадет, идет по кругу и общественное мнение, спотыкаясь о "за" и "против", боясь прогадать. Мнения меняются, общество – ни в какую.
В спектакле есть эпизод ток-шоу, но и за пределами этого эпизода слово имеют "враги" и "друзья" народа. Как всегда все, кроме народа. На экран проецируется "он-лайн голосование" по вопросу закрытия отравленной водолечебницы. Едино голосуют против. Спектаклю, в котором нашли место приметы времени в виде видеоблогов, медиа и социальных сетей, нехватило, увы, подлинной интерактивности. Залу здесь уготовили незавидную роль немого большинства, "с молчаливого согласия которого совершается все зло" на сцене. Известно, что в постановке Томаса Остермайера по этой пьесе в зале действовал так называемый свободный микрофон, и спектакль плавно перетекал в дискуссию с непосредственным участием зрителей. В случае с "Врагом народа" в Маяковке дискуссия предусмотрена после спектакля - так театр во Всемирный день окружающей среды обещает продолжить вечер дискуссией с участием экологов. А ведь интересно провести опрос зрителей в антракте и узнать "глас народа". Спектаклю бы тогда понадобился "запасной" финал, но что-то подсказывает, что, выбирая между кино (хэппи-энд) и новостями ("энд" прямо противоположный), зрители довели бы спектакль до конца. Его героя. А пока можно считать, что публика "воздержалась".
Вода в спектакле – и тема, и повод. Борьба за воду здесь – это борьба за власть. Власти "льют воду", говоря о воде, те, кто не у власти, подмешивают в вопрос о воде собственные интересы. Журналисты медиахолдинга "Народный вестник" в спектакле считают свою работу трамплином в высокий мир политики. Они признаются, что по расписанию ходят на митинги, но не опаздывают и на собеседование в мэрию, устраиваясь туда на службу. Манипулируют людьми, прикрываясь ими, ("вышли мы все из народа.."), "сплачивают" большинство, чтобы удобнее идти по головам. Молодой журналист-перевертыш в беседе, записанной на камеру, говорит о том, что главное в жизни - свобода и любовь. Он прав, но ему уже нельзя верить. Простые истины теряют истинность в устах лжецов.
Власть в лице мэра курорта оказывается куда честнее. Персонаж Игоря Костолевского откровенно говорит о своем подвешенном состоянии меж двух огней – губернатором и инвестором. Если журналисты плывут по течению (даже тогда, когда изображают, что гребут против, гребут к себе), то мэр идет по тонкому льду: малейший скандал может "потопить" его. Им противопоставлен д-р Стокман. Его оружие баллончик с краской и слово. Краской он размалюет пластиковые бутыли с отравленной водой, обозначив угрозу. Слово же, даже в спектакле, глушат, заполняя актовый зал театра музыкой "в тему": разговор о сточных водах перебивают водами "Прекрасного голубого Дуная" И.Штрауса.
Дочь "врага народа" эко-активистка, ведущая видеоблог Петра (Наталья Палагушкина) резко и категорично (честно сказать, отталкивающе) требует у публики "лайков" и "перепоста". Что до "перепоста", то он в спектакле напоминает игру в испорченный телефон. "Эту трухлявую вертикаль власти надо снести", - разгорячившись, заявляет доктор Стокман. Подпевала-журналист (Владимир Гуськов) по-детски радостно кричит, продолжая мысль: "Нас ждет революция!" и катается по сцене в кроссовках на колесиках. Представитель ассоциации малого и среднего бизнеса Аслаксен (обаятельно и ярко сыгранный Константином Константиновым), в русле борьбы за воду, дающую жизнь "отелям, ресторанам и ресторанчикам, кафе и кафешечкам", буквально истекает потом. Он, говорит, тоже за народ и цитирует, демонстрируя лояльность, ахматовское: "Я была тогда с моим народом, / Там, где мой народ, к несчастью, был". Но на поверку народ для него оказывается лишь одним из названий клиентуры. Потому, наверное, "всегда прав", пока не противоречит интересам поставщика услуг. Аслаксен переводит идеи Стокмана в молчалинскую трактовку: он за "умеренность и аккуратность" протестного движения. Дошедшие "перепостом" до мэра "несвоевременные мысли" разбиваются о его утверждение о том, что "в нормальном обществе должна быть субординация", а, попросту говоря, о том, что не народа дело лезть в дела народного масштаба. "Только не надо делать из меня Мефистофеля", - говорит герой Игоря Костолевского, - "Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо". Так первоначальный тезис Стокмана о трухлявой вертикали, дойдя по ней до самого верха, об нее и разбивается. Ну, и о тех, кто очарован ее (вертикали) обаянием. Перед мэром-Костолевским не может устоять и публика, обаяние актера – аргумент к словам персонажа. Для мэра драматургом придумана любопытная биография: Петер Стокман мечтал стать актером, но предпочел театр политический, обеспечив городскому драмтеатру материальную поддержку властей. Не желающий оставаться в долгу театр посильно отплатил благодетелю, предложив сыграть в "Короле Лире", как и в жизни театра, главную роль. Герой Костолевского читает отрывок из монолога Лира, призывающего богача встать на место бедных и отдать часть своих средств. Читает и не верит - слишком явное художественное преувеличение по меркам дня сегодняшнего. Такое можно только сыграть, да и увидеть только в театре. Продвинутая публика, услышав Лира, моментально вспоминает не Шекспира, но нашумевшего "Лира" режиссера Константина Богомолова, ища параллели и пересечения, но спектакли схожи разве что степенью неравнодушия ко дню и ко дну сегодняшнему.
Доктор Стокман берет пробы воды и гибнет от рук тех, на ком пробы ставить негде. В пьесе Ибсена – финал открытый: "неизвестность лучше... Все-таки надежда". В финале версии Саши Денисовой – похоронен и герой, и надежды с ним связанные. Но мстить за него не хочется. Доктор Стокман в спектакле оказался "и не друг, и не враг, а – так…". Не осталось в этом герое ничего героического. Слаб, путан, болтлив, наивен, увлечен общественным долгом более, чем долгом перед своей семьей. Говорить, оказывается, проще, чем работать. "Не мешай мне. Я работаю!", - кричит он жене, отвлекающей его от общения в видеочате. Ему приходится пояснять – "Я работаю!", ведь со стороны этого не видно.
Теряя силы в борьбе не за, но с, в противостоянии, Стокман постепенно теряет рассудок. Оппоненты ему - про потоки туристов, а он – про потоки зараженной воды. На насмешливые реплики о том, что, дескать, "время сейчас гражданских позиций, акций", что "путь у нас особый", что у нас "исторически пьют…воду" (живую, мертвую, огненную, тяжелую…) Стокман как мантру твердит лишь одно: "Вода отравлена". Противники, тонущие в демагогии, смачивают горло водой, обливаются ею, брызжут слюной, а он, как в воду опущенный, непреклонно твердит свое. Убеждение переходит в болезнь. В финале с повязкой на голове, он, как помешанный, стоя на сцене театра, говорит об открытии театра военных действий. Но вовремя дают свет, вернее полностью отключают электричество в квартире бунтаря, подбрасывая письмо о его выселении. В темноте, так и не прозрев, доктор задается другим вечным вопросом: "Есть ли жизнь на Марсе?". И ответ снова упирается в воду.
В беседе с братом он рассказывает ему про Швецию, Исландию, альтернативные источники энергии, теплые тротуары, обогреваемые водой. Длинный монолог заканчивается смехом зрительного зала. Мэр смотрит на зарапортовавшегося брата как на душевнобольного Дон-Кихота, уже не борющегося, но пропагандирующего ветряные мельницы: "Это все проекты по преобразованию мира. А что делать с нашим водопроводом?" - спрашивает он с укоризной и публика смеется над "прожектером". А ведь доктор Стокман говорит не о "прожектах", и даже не о проектах, а о далекой от нас реальности. Смех этот то ли от неналаженного быта (до теплых тротуаров ли, если в стране каждую зиму не могут наладить отопление?), то ли, что хуже, от невежества. Мы безнадежно отстали, но не унываем, а, как дикари, смеемся прогрессу вслед. Как бы то ни было , но не прошел зритель эту маленькую проверку спектакля. Нам и "здесь прекрасно... Тепло и сыро!".
Власти в формате "открытой" дискуссии спорят по-старинке о том, что лучшее - враг хорошего, а, когда эфирное время и терпение подходят к концу, реанимируют апробированное на миллионах в нашей стране клеймо – враг народа. А враги народа, будь то Древний Рим, Франция эпохи Великой Революции или СССР, подлежат уничтожению. " У нас убивают медленно" - говорит доктор Стокман, но расправа не заставляет себя ждать. Его предсмертными словами остаются по Ибсену: "Самый сильный человек на свете - это тот, кто наиболее одинок!". "Я один, все тонет в фарисействе.", - мог бы произнести Стокман. По крайней мере, Алексей Фатеев рисует своего персонажа, порой, гамлетовскими красками, утяжеляя и нагнетая "неотвратимый конец пути". Впрочем, имеет на то полное право, - на сцене уже не трагедия, но катастрофа.
Петра, дочь доктора, в своем финальном видеообращении говорит о том, что отец был не прав, думая, что он одинок; о помощи тысяч людей, поддержавших семью Стокманов после гибели отца семейства; о тысячи "лайков". Но, пожалуй, это единственное в чем был, несомненно, прав Стокман. Эти тысячи "лайков" до его смерти тысячи "лаек" и погубили его, и полюбили его же после смерти. "Они любить умеют только мертвых"... Посмертные "лайки" не дань уважения, но индульгенция. "- За мной сплоченное большинство", - обманывался Стокман, - "- За тобой что-то отвратительное", - как в воду глядела его жена.
Если и есть в семье Стокманов – столп и опора, то это жена Томаса Катрине (блестящая работа Юлии Силаевой). Не жена, а кариатида, одна на и за всех. Гладит на сцене, и глядит за мужем и дочерью, давно не ждет хороших вестей, но ждет ребенка. Если вода -главный источник жизни, то Катрине борется именно за жизнь, да с таким рвением, что, кажется, у нее самой скоро отойдут воды. Не то, чтобы просит мужа одуматься, просто задуматься о своей собственной семье, чем вызывает поддержку и сочувствие публики. Ее жалеют: трудно быть женой "профессионального революционера", но жить с "любителем" еще труднее. В диалоге с мужем она и громче, и тверже, и убедительнее. Его бессвязную болтовню заглушает ее сильный надрывный голос, вздохи, стон, плач, но без слез. На слезы нет ни времени, ни сил, ни права.
"И ни туды, и ни сюды!" причаливает спектакль. В нем нет правых, виноваты и "запачканы" историей с грязной водой оказываются все. Здесь у каждого свои мотивы, так или иначе созвучные времени, которому добровольно не поставить ни памятник, ни "лайк". "Экологика" спектакля в том, что единственными не предающими друзьями народа по-прежнему остаются " солнце, воздух и вода". Предаем/продаем мы, безразлично помалкивая (воды в рот набрав), или равнодушно бездействуем (умеем толочь воду в ступе), когда другие "дело делают": рубят, сносят, поджигают, травят… Во "Враге народа" не ставили целью оговорить (как многим бы хотелось) тех, кто и так у всех на устах. Здесь заговорили о природе не чего-либо, а как таковой. "Говорят как пишут", т.е. со сцены звучит то, что обыкновенно можно прочесть только в Сети, то, что, порой, в этой же сети и увязает. Этот театральный разговор – уже большое дело: культура подразумевает возделывание и в том схожа с экологией. "Враг народа" сыграли без ультрасовременных красителей и политических консервантов. Чисто экологически и сценически внятно. "Потому что без "воды""!
Эмилия Деменцова, 28 мая 2013г.
