Александр Островский писал Николаю Соловьеву, соавтору нескольких своих пьес, в том числе, и «Дикарки»: «…на моей памяти отжили идеалы Байрона и наши Печорины, теперь отживают идеалы 40-х годов, эстетические дармоеды вроде Ашметьева, которые эгоистически пользуются неразумием шальных девок вроде Дикарки, накоротке поэтизируют их и потом бросают и губят».
Сюжет «Дикарки», запрещенной в свое время из-за нелицеприятного изображения русского дворянства, можно уместить в несколько предложений. Сын богатой помещицы, Александр Львович Ашметьев, человек женатый, привыкший жить на широкую ногу и ни в чем себе не отказывать, – приезжает к матери, чтобы пополнить стремительно тающие денежные запасы. Марья Петровна, жена Ашметьева, по просьбе его матери, Анны Степановны, пытается найти способ подольше удержать ветреного и скучающего в деревне супруга. Способ находится – «дикарка» Варя, дочь управляющего, искренняя порывистая и не скованная чопорными правилами, быстро увлекает барина, но, привыкший к спокойствию и размеренности, Ашметьев пугается ее пылкости и искренности первого чувства и бросает ее.
Режиссер спектакля, Юрий Иоффе, следует точно за текстом пьесы, практически не допуская отступлений, лишь немного меняя акценты. Тщательно и подробно сделаны массовые сцены, вообще, слов в спектакле очень много. За их потоком легко угадывается современная политическая физиономия общества, – короткий, но яркий монолог Ашметьева о франках и рублях звучит как никогда современно, а его ирония и в общем-то дельные и точные замечания очень хороши и правильны, жаль только, что пользы от них как и от остальных «говорилок» – ни на грош. Для Иоффе некоторая архаичность пьесы становится способом сценической жизни – все происходящее немного напоминает старинный театр: тщательность поз, костюмов, некоторое педалирование интонаций, аффектированность. Варя в этой истории смотрится «дикаркой» не столько и не только потому, что свободна и искренна в проявлении чувств, но еще и потому что чисто внешне с трудом вписывается в мир модных туалетов, интересных причесок и тонкого юмора. Она носит безразмерные платья с грубыми ботинками (вообще говоря, очень стильно, но здесь – непозволительная вольность), короткую стрижку, напоминающую зрителю о суфражистках и феминизме. В этом – ее притягательность и в этом же – залог одиночества и отчаянной попытки стать любимой и нужной по-настоящему.
Ашметьев в исполнении Евгения Парамонова – ленивый, сытый и стареющий бонвиван и его мать, Анна Степановна (Надежда Бутырцева), холеная и капризная, но умная помещица, резко контрастируют с нервной и деловой супругой барина, Марией Петровной (Зоя Кайдановская), которая появляется на сцене в киберпанковском головном уборе с очками, с Варей, со всеми шумными и болтливыми гостями и даже с будущим (еще не фатальным, но уже опасным) идейным врагом – Мальковым. Он – запасной кавалер Вари и будущий хозяин усадебных лесов имения Ашметьевых. Всеволод Макаров играет его больше американским фермером, чем русским помещиком, что подчеркивает его костюм – щеголеватый, но рабочий, в отличии от пижонских нарядов Ашметьева. И тут сложно не заметить некоторой аналогии между персонажами Островского и гораздо более поздним дуэтом Раневской и Лопахина в чеховском «Вишневом саде».
Представители дворянства держатся за свои привычки от старых табуретов до непременного гоголь-моголя по утрам, а молодое поколение – сумбурно и дико пытается выстроить собственный мир, отчего вскоре рухнут старые порядки.
Один из самых красивых и смыслово насыщенных элементов спектакля – костюмы персонажей (художник – Ольга Рябушинская). Кроме добавления акцентных деталей к образам персонажей: франт-Ашметьев, все более элегантный от сцены к сцене; выдумщица и изобретательница Мария Петровна, проходящая путь от стиля киберпанк до классического приличествующего ей платья; и мятущаяся Варя, меняющая образы, в которых она всегда остается собой – слишком выпадает из любых условностей костюма; наряды здесь функциональны – они также быстро дают понять расстановку сил: кто из персонажей уйдет, а кто останется. К финалу изменится положение всех героев, кроме, собственно, Ашметьева, к чему весьма забавно отсылает сцена в первом акте, когда утром сонный барин не может вынести холода воды из рукомойника, тогда как там умывается чуть ли не каждый появляющийся на сцене гость усадьбы.
Иоффе ставит, в сущности, очень простую историю о том, что жизнь идет неостановимым потоком и поймать тот момент, когда твой рассвет сменится твоим же закатом очень сложно – это происходит слишком быстро, но еще легче провести свою жизнь в мечтах и грезах о чем-то нездешнем, пропустив все мимо себя. Над усадьбой Ашметьевых мягко догорает закат, опускается ночь – их время безнадежно и безвозвратно уходит. Как и уютный мир с поленницами, старыми домами, гоголь-моголем по утрам (рецепт этого блюда теперь уже надо искать специально), красивыми платьями. Рассвет встает совсем над другими людьми, грубоватыми, практичными, злыми – но это уже их день и их время. А уж как они ими распорядятся – вопрос иной драматургии.
