Это масштабное полотно охватывает целый пласт истории. Правда, про венчание Бальзака, о котором упоминал в «Трех сестрах» Чехов, в XX веке, кажется, позабыли. На бывшей церкви вывеска: «Детская спортивная школа», рядом поменьше: «Этот дом посетил Бальзак». «Когда он его посетил, по какому поводу — неясно. Создается впечатление, что Бальзак в детстве посещал бердичевскую спортивную школу», — недоумевает один из героев Горенштейна. В общем, в городке этом не осталось ничего святого — только «обломки библейских камней и плит». Зато населяют его очень колоритные жители. «Я, как вы знаете, в своих произведениях, в «Бердичеве» и в других, вывел такое большое количество непорядочных, глупых, паскудных евреев...» — рассказывал в одном из интервью драматург. В спектакле Никиты Кобелева они получились несносными, но очень обаятельными. Здесь нет внятного сюжета: перед нами жизни ничем не примечательных людей. Зато зримо предстает время. Спектакль выглядит как документальная реконструкция.

 

1945-й. В бывшем докторском доме, где как попало нарезали квартиры, живет семья Луцких. Вернее то, что от нее осталось после войны. Две сестры: старшая — Злота (Татьяна Аугшкап) и младшая — Рахиль (Татьяна Орлова). Их осиротевший племянник Виля (Александр Паль). Две дочери Рахили: Люся (Нина Щеголева) и Рузя (Зоя Кайдановская).

Младшая сестра потихоньку таскает деньги у старшей и беспрестанно скандалит: с соседями, детьми, родственниками. Поэтому тихая сердобольная портниха Злота «имеет от нее отрезанные годы». У Горенштейна — потрясающее чувство языка. За жителями Бердичева хочется записывать, пускай даже взаимные проклятия — они выходят трогательными и забавными. И актеры еврейский говор усвоили на отлично.

 

Виля растет закрепощенным и грубым — «железный парень, а вынести ведро с помоями некому...». Чуть что — кричит «Заткнись!» Нет в этом доме никакой гармонии. А тишина наступает, только когда сестры достают из шкафа старые пиджаки, вспоминая о погибших братьях и мужьях.

Горенштейн листает календарь. 1946-й. Свадебный стол под новогодней елкой. Тосты за отца народов, еврейские песни про Сталина. И довольная невеста Рузя о женихе: «Ничего паренек...»

Еще через год мы узнаем, что «паренек» оказался порядочной сволочью. Но должен же у ребенка быть отец! 50-е. Внуки подрастают. 60-е. Дети стареют. 70-е. Знакомые умирают.

За тридцать лет быт Бердичева не преобразился. Только музей винтажной мебели на сцене в каждом действии меняет экспозицию. В доме появляются трюмо, стенка, телевизор и холодильник. А буфет облюбовали графины в виде рыбок — такие были чуть ли не в каждой советской семье.

Сестры постарели, но на смену приходит Рузя — потяжелевшая, обозлившаяся. А у нее уж подрос очередной хам. Рахиль из бойкого члена партии (с 1928 года), «делегата районной конференции от райпотребсоюза с правом совещательного голоса», воевавшего с соседями, превращается в сварливую старушку. А Злота, «Доня с правдой», как она себя называла, перенимает привычки сестры и все больше ворчит. Они уже заговариваются и ковыляют шаркающей походкой. В каждом следующем действии сестры не такие, как в предыдущем. И даже если вас не очень интересует вопрос еврейского национального обособления, на «Бердичев» стоит пойти ради этого великолепного актерского перевоплощения.

Анна Чужкова, «Культура»